Наливайко леонид гаврилович биография. Наливайко, Леонид Гаврилович - Встреча: Стихи
И в памяти встанет картина:
болотце. Тропинка. Калина.
И юной травы пересверк.
Спускается с горки в долину,
глядит на ольху, на калину
и плачет хромой человек.
Солдатский мешок за плечами.
Тельняшка. Бушлат с якорями.
И мама в слезах... И родня...
– Я – брат твой! Не бойся меня.
Сенокос в Лягощах
-
Звонкозелёный, мощный, светлый –
навес лесной. А в понизах,
под сенью неподвижных веток,
цветы в серебряных слезах.
И отведённые делянки:
кому – опушка или лог,
кому кюветные останки
вдоль травяных сырых дорог...
Уже одни сгребают сено
полуготовое в валки;
другие важно и степенно
ведут косьбу... А мужики –
фронтовики артелькой дружной
готовят полевой кулеш,
пекут картошку...
Грянет ужин:
«Бери, что хошь, и вволю ешь!»
Всё это будет... А пока что
отдал приказ мне батька мой:
«Чтоб нас не подкосила жажда,
слетай к колодцу за водой».
Приказ такой – за труд награда, –
ведь я сегодня навихлял
плечо косою – до упада,
так никогда не уставал
(зазорно ль в этаком признаться
в мои неполные шестнадцать?).
Беру отцовский «лисапет» я
и мчу сквозь солнечную сеть,
сквозь эхо скачущее лета,
чтоб у колодца замереть...
Спит «журавель» – бадья над срубом;
и гну я шею «журавлю», –
и под струю подставив губы,
я влагу сладкую ловлю.
Бадья– вниз, вверх. И опрокину
ток ледяной (со сталью схож!) –
на грудь, на голову, на спину,
чтоб, охнув, выпестовать дрожь!..
Наперевес возьму две грелки
(зимой в них долгое тепло!).
Вновь вдосталь пью
глоточком мелким,
чтоб скулы судоргой свело.
И отправляюсь восвояси
сквозь мотыльковый хоровод.
Ах, сенокосный день – прекрасен,
когда б не оводы, не пот!..
Всё понимающий мой батя,
испив,
вдруг сжалится: «Уже
махать косою нынче хватит,
подрыхни малость в шалаше:
назавтра трудный будет день».
И, как убитый, упаду я
ничком в прохладную духмень –
в цветочную и травяную...
– Продай, что есть, – я всё куплю –
от злата до медяшки!
– Возьми того, кого люблю,
с его изменой тяжкой.
– И сколько просишь за него –
за твой товар бесценный?
– А ничего, а ничего,
он – не пятак разменный.
– Так не бывает! Говори,
чем отплатить удачу?
– За так его ты забери
и жизнь мою в придачу...
Кавалерия
-
Что названо, то живо,
что помнится, то любо:
при службе «журавлиной» –
ветла над звонким срубом;
долблёное корыто
с колодезной водою
зелёным мхом прошито,
прострочено росою.
Мы знаем все повадки
конюшенных коней,
как знает на трёхрядке
все пуговки Ваней.
Земля – твоя обутка,
но ты ведь – на коне! –
летишь-звенишьЗауловкой
и – Светкин взор в окне!
Босая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение
на весь на белый свет.
И что с того, что Светочка –
берёзовая веточка –
годочков через пять
счастливо скажет: – Лёнечка!
Я выхожу за лётчика,
чтоб над тобой летать!
Отпела, откружила
весна над отчим краем.
Что было, то и живо,
что живо – вспоминаем:
лихая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение,
хотя самой уж нет.
Очередные выборы
-
Только врубит свой свет
над землёю восток,
только солнышко встанет
чуть-чуть на котурны, – ласточка пикирует к реке, –
в это время, вовсе не случайно, –
музыка возникла вдалеке.
Вслед за нежной музыкой нездешней,
продолжая високосный час,
расцвела столетняя черешня,
может быть, последний в жизни раз...
И венчая счастия картину –
перволюбья незабвенный год,
девочка идёт через долину,
машет мне рукою и поёт! дым кочует над серой избой.
Моросит...
И ветла за обочиной,
ветви-руки скрестив на груди,
терпеливой вдовой озабоченно
на пустую дорогу глядит...
ПОЩАДЫ ПАМЯТЬ ЗАПРОСИЛА
Походкой лёгкой и беспечной,
сквозь облетевшие кусты,
с холма на луг пустой заречный –
не ты ль идёшь?.. О, нет, не ты…
А эта – шла и напевала, –
твоим был шаг, твой взмах руки!
И мне печали было мало,
и я желал себе тоски –
тоски, такой невыносимой,
до содрогания в груди…
Пощады память запросила
и умоляла: не гляди!
1946 ГОД
С десятком ранних огурцов
нас всё ж поймали, огольцов,
те дядечки рукастые:
«У-у, жулики несчастные!»
И до конторы от бахчи,
конвоем окружённые,
идём, то плачем, то молчим,
позором прокажённые.
Пошёл на пользу ль наш позор
колхозному правлению?..
Но до сих пор, но до сих пор
я помню раздвоение:
не сходит стыд со впалых щёк
и в сердце что-то колется:
и воровать – нехорошо,
и помирать не хочется.
Я – ДОМА
Я здесь всему и всем родня, –
не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
не спросит: «Чьи вы?»
Ах, соловей! Как он поёт,
совсем как прежний, –
мне звуки на душу кладёт
зарёю вешней.
В цветах и травах дождь звенит
в сто два коленца.
Над шляхом радуга висит,
как полотенце.
Цвети над миром и свети,
шар-одуванчик!
Любил не эти ли цветы
далёкий мальчик?..
Пусть будет радость без конца,
и тёплым – лето.
Жаль, нет на празднике отца
и мамы нету…
Присядешь тихо на порог
и обувь снимешь.
Истоки здесь твоих дорог.
И здесь твой финиш.
В прошлом тысячелетии – в 1983 году – я приехал на уборку урожая в Горшечное. Приехал с друзьями – такими же студентами сельхозинститута. У одного из них – местного жителя – я и поселился. «На раскачку» у нас оставалось дня два-три и распорядок установился такой: вечером – танцы в местном клубе, а днём, по старой своей привычке, я бродил один – с альбомом и авторучкой. Убивал двух зайцев сразу: и знакомился с посёлком, и записывал стихи, которые тогда настырно лезли и лезли в мою голову. И вот, уже на второе утро, я узнал от хозяйки такую новость: мол, ходит-бродит по колхозу то ли корреспондент, то ли ОБХСС-ник. Всё высматривает и пишет, и пишет. Копает, наверно, под местное начальство… Когда же я пояснил что к чему: что это, скорее всего, речь обо мне, она, вволю посмеявшись, сказала, обращаясь к сыну:
- Гена! А ты познакомил бы своего товарища с нашим поэтом – с Наливайко…
Бывает же такое! За неделю до отъезда я купил новые книги стихов (Я тогда был завсегдатаем книжного магазина и прямо-таки начинал болеть, если долго не было новинок). Среди покупок была и, так называемая, «обойма» – тонюсенькие самостоятельные книжицы, перетянутые общей бумажной лентой. Одна из книг была «Встреча». Автор – Леонид Наливайко. Помню, что стихи мне очень понравились. Впрочем, в то время почти всё, что было «в столбик», меня приводило в восторг…
Уже через час мы пришли к поэту. На крыльцо вышел здоровяк. Он не показался мне приветливым. А, может, просто не выспался человек, ведь в то время он, кажется, работал ночным сторожем. И не тогда ли пришли к нему вот эти строки?
Ломик схлопочу в ночи иль пулю,
В честь меня не расцветёт салют:
То, что ночью я укараулю,
Днём они – в открытую – пропьют.
И не из тех ли дней после – уже совсем в другой стране – выросли строки:
При державе хожу в сторожах,
При державе, поправшей величье…
Помнится, разговор не клеился. Он прочёл мне несколько стихотворений. И я, наверное, прочёл что-то в ответ. – Подробности вылетели из памяти… Молодость! – Танцы запомнились лучше…
А потом началась уборка – уборочная страда. Стало не до стихов. А месяца через полтора я и вовсе отчалил восвояси: с небольшими, но - деньгами и с большими планами и новыми темами в придачу:
Не увидеть край России
И с верхушек тополей.
Горизонтом - лентой синей
Подвязалась ширь полей.
Грохот в поле говорит вам
Что-нибудь в июльский жар? -
Это громыхает битва
За высокий урожай!
....................................
Как вкусны! - возьми, отведай -
Жареные колоски...
Одержали мы победу,
Но потери велики.
Кстати, за два года до этого, сам Наливайко нагрянул, именно нагрянул, в гости к нашему железногорскому писателю Александрову Геннадию. Как смешно и талантливо Александров рассказал о той встрече. Отсылаю заинтересованных к его вещице «Знаем мы этих поэтов!»…
Но возвращаюсь к своему рассказу.
Промчалось тридцать лет! За эти годы мы встречались ещё несколько раз – на собраниях, на съездах, на литературных чтениях, на чьих-то юбилеях, где порою обменивались своими новыми книгами и где он, улучив момент, успевал мне прочесть несколько стихотворений. Он читал, а я ещё раз убеждался, что «Леонид Наливайко – поэт художественного лиризма», – как сказал Юрий Першин. А уж ему-то верить можно. Но помня Вольтеровское: «Глаза читателя более строгие судьи, чем уши слушателя», уже дома, я «вклинивался» в чтение:
Я здесь всему и всем родня –
Не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
Не спросит: «Чьи вы?»
Взгляд памяти летит за горизонт,
……………………………………………………………..
Где даже поворот реки,
Обрыва срез, какой-нибудь просёлок –
Не только средство от седой тоски,
Но дорого, как собственный ребёнок.
Надо сказать, что наш поэт помотался по белому свету и сменил множество профессий. Ведь он никогда не слышал подобное тому, что Вагнер однажды услышал от короля Людовика: «Я хочу навсегда снять с ваших плеч груз повседневных забот». Так вот – поэт и помотался, и повидал многое и многих. Но всё равно – родное село Захарково, что в Конышёвском районе Курской области, остаётся столицей воспоминаний и любви. Даже несмотря на разруху, бедность и заброшенность.
Забытая Богом, людьми позаброшена.
Сколько таких на просторной Руси…
…………………………………………………
У старой конторы, где клёны и липы –
Наглядагитации мертвенный ряд,
С доски: с той – почёта – бесцветные лики
На брошенный край свой, не видя, глядят…
Да, несмотря ни на что
Земли родимой притяженье
И после смерти ждёт меня
Это по-нашему – по-русски. Именно там, в родимых краях, бьют ключи поэзии, которые со временем превратились в реку, порою выходящую из берегов. И, наверное, только там поэт Наливайко мог выдохнуть такие строки о соловье…
А, может быть, они не только о соловье:
… Пусть никто его не слышит, –
Что ему!
Ему наградой –
Не внимательные уши,
Но – внимательные души
Розы красной,
Белой вишни.
Малая Родина подарила-продиктовала поэту не только стихи, но и рассказы. Что за грустное чудо рассказ «Качалось солнце на качелях»! – Школа. 1947 год. Замечтельная учительница объявляет ребятам:
- Сегодня у нас необычный урок – «Час фантазии». И станем мы с вами, ребята, фантазировать…
А когда прозвенел звонок «Мария Васильевна спросила, как лучше сделать: дома ли ей проверить сочинения или прямо здесь, на уроке?
- Сейчас… Здесь!
Последней оказалась тетрадка Вани Губанова:
«Когда я пришёл из школы, то ещё в сенях услышал смех и голоса в хате. Я переступил порог, и мама сказала: «А вот и наш сынок». За столом сидели брат Виктор и военный… И я сразу узнал отца. Он поднял меня над собой. Он был сильный… А я спросил у отца: «Папочка, ты ведь погиб. А как же ты оказался теперь живой?»… «Я не погиб. Я пропал без вести, но оказался живой. И всегда буду живой и с вами»…Да, грустное чудо!
А в рассказе «Водяной ландыш» читаем о роднике, за которым теперь некому ухаживать и стал он «менять место выхода и уменьшаться». Хотя продолжает всех поить… Не так ли и литература: ещё всех поит, но стала заиливаться?...
А в рассказе «Чай со зверобоем» – несостоявшаяся тёща, – чувствуя свою вину, говорит заглянувшему к ней несостоявшемуся зятю: «Прости… Умилосердись»…
И это «Умилосердись», и другие слова, например: «Запах прошлогодней полыни и татарника входит в душу щемящим ожиданием «полной» весны…», – дают нам понять, что и эти рассказы – почти стихи, что их автор – поэт. Читаю – и грущу, и радуюсь. И вспоминаю такие строки:
Это – тоже «выдал» наш Наливайко, а не древний японец или китаец, как может показаться на первый взгляд. У нашего поэта, жадного до всего прекрасного, есть и такая книга – «Вослед Басё», в которой он делится с нами своим счастливым открытием «прекрасно-волшебного мира японской поэзии (в целом) и Мацуо Басё, в частности…». И я уверен, что только тот, кто способен полюбить и любит высокое чужое может создать что-то стоящее своё:
Стрелки часов
На циферблате луны –
Косяк журавлиный…
Но вернёмся к его «русской» книге «Памятью душа моя жива». Здесь некоторые стихи перекликаются с рассказами, дополняют их и даже, в какой-то степени, раскрывают какие-то тайны. Не той ли – несостоявшейся – тёщи мы слышим не слишком ласковые слова:
И это стихотворение тоже родом из Захарково:
Походкой лёгкой и беспечной,
Сквозь облетевшие кусты,
С холма на луг пустой заречный –
Не ты ль идёшь?.. О, нет, не ты…
А эта – шла и напевала, –
Твоим был шаг, твой взмах руки!
И мне печали было мало,
И я желал себе тоски –
Тоски, такой невыносимой,
До содрогания в груди…
Пощады память запросила
И умоляла: «Не гляди!»
А в другом стихотворении читаем:
Ты ответишь опять: «Не судьба…»
Приезжай без судьбы – леший с нею»
…Захарково! Родное село, где сегодня
Никого – во всей округе,
А такая жизнь была! –
И где поселилась нежить и – «осокою болот» перерезало горло «песне чистых родников». Но едва ли не большинство замечательных стихотворений родилось «вдали от шума городского» – в глуши, в одиночестве? И разве стихи не могут, как люди: родившись, где угодно, улетать куда угодно? И не чересчур ли часто нас уверяют, что печальные стихи лишь прибавляют печали в мире? Ведь кто, как не поэт должен пробуждать чувство общественной совести? К тому же я согласен с теми, кто считает, что за молчание Господь не осудит, что он простит всех бессловесных свидетелей происходящего – и рабочих, и крестьян, и учёных… Всех! – Но только не поэта.
…И всё-таки, наш поэт остаётся лириком даже в гражданских стихах. Прочтём стихотворение «1946 год». Речь идёт о ребятишках, которых поймали с десятком огурцов на колхозной бахче:
… Но до сих пор, но до сих пор
Я помню раздвоение:
Не сходит стыд со впалых щёк
И в сердце что-то колется:
И воровать нехорошо,
И умирать не хочется.
Я считаю, что такие стихи способны разбудить историческую память – даже у Иванов, не помнящих родства, и даже если эта память спит, казалось бы, беспробудным сном…
Да, как сказал большой современный критик Владимир Бондаренко: «Есть и сейчас яркие русские таланты, но тоже – не ко времени. Никто их не хочет не видеть, не слышать, не пропагандировать. Жаль». Но почему такое происходит? И почему в Центральной России, в этом смысле, дела обстоят хуже, чем где бы то ни было ещё?.. Может, потому, что русский человек, как известно, жаден до истины, справедливости, а справедливость не нужна сидящим наверху? Может потому что правда, как во все века, больно колет глаза? А, может, ещё и потому, что здесь не думают о будущем, а там – думают?..
Вернёмся к стихам. У Наливайко их много. Они разные. Но объединяет их одно – талантливость автора. Вот как у него говорит кузнец Иван Ольха:
Не для красного присловья,
А для правды напиши:
Баня – кузня для здоровья,
Кузня – баня для души
Разве этот кузнец не поэт? Тут поэзия уже в его имени-фамилии! – Иван Ольха!
Спят, словно замершие волны,
Село несущие холмы…
Неколебимо и безмолвно
Самодержавие зимы
Какие русские, какие несовременные, сильные, стихи! Они и сами, как природное явление:
Всё крепче обручи зимы,
И всё острей нагайка вьюги.
Но всё – ничто: медведи мы!
Крепки полозья и подпруги!..
Иногда, читая, кажется, что автор стихов – из позапрошлых веков, когда человек был тоже частью Природы, но больше созерцающей частью, и в меньшей степени – разрушающей. Для того, чтобы рождались такие строки, мало обычного зрения, даже мало быть художником – владеть красками и кистями, – здесь нужно острое зрение души и природное, отточенное временем, умение высказать близкое к тому, что клокочет в ней, плачет, печалится.
… Когда-то Пауло Коэльо сказал так: «Я предаюсь безделью, и в тоже время я занят делом, важнее которого не бывает: я прислушиваюсь к себе». Наверное, эти слова, как нельзя лучше, подходят и к Наливайко:
…Судьба пытает на излом,
Не бью тревогу.
Пусть не везёт, как не везло,
И слава Богу, –
Я выдержу любой удар
И не заплачу,
Я бит и клят, и очень стар,
Чтоб жить иначе.
Да, в этой книге о жизни немало стихотворений и о смерти. Хочешь – не хочешь, а всем нам их диктуют и земля, и небо. К тому же:
Пройдут года…
Они уже прошли!..
А вот концовка стихотворения «Старость»
И я теперь похож
На старенькую лошадь,
Которой наплевать
На волю и на кнут.
Но разве не прав, сказавший, что: «Если бы не было смерти, жизнь лишилась бы всякой поэзии»?
Все мои сочиненья –
Прощанье с живыми,
Посильный подарок
Ума и души,
Рукотворный осадок
Удач и везенья –
Свидетельства жизни
В родимой глуши.
Да, соглашусь с Марти Ларни: «Жизнь – это комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует». И всё же книги Леонида Гавриловича Наливайко оставляют светлый солнечный след. Ведь он не тоскует – он грустит. Ведь хотя и
Меркнет Полуденный свет,
И по кустам ивняка
Лезет на берег река…
Жить мне осталось сто лет
И к тому же поэт давным-давно прозрел и понял, что
Нам бы надо полегче скорбеть,
Наблюдая тех стрелок движенье:
Ведь у жизни в запасе есть смерть,
А у смерти, дай Бог, воскресенье.
Да, поэт умеет радоваться. И радость его настоящая: та, которая требует себя раздать. Он знает, что если не поделишься ею с людьми, она иссякнет, как заваленный всяким мусором родник.
Светло жилище бедное моё:
В нём каждое окошко со звездою.
Читаем – и вспоминаем, что и звёзды, и солнце светят и нам тоже. Читаем – и понимаем, что поэт Наливайко – счастливый человек. Ведь несчастный так не споёт:
Спасибо, спасибо сверчку,
Что выжил среди захолустья:
Что он не приемлет тоску,
Хоть повода нет для веселья.
И тебе спасибо, Леонид, – за прекрасные стихи, за то, что ты сумел расслышать их даже среди бешенного железного лязганья нашей эпохи, и которые обязательно расслышит умеющий слышать. И ведь это тебе только показалось, что ты «отпахал своё», ведь сам знаешь, что тебя «ждёт литеретурное жнивьё, где черновые вспаханы страницы».
Так что – добрых тебе литературных урожаев, при которых ты, конечно, сторожем не будешь. Наоборот – как всегда: всё раздашь. Без остатка.
ЭКСПРОМТ ЛЕОНИДУ НАЛИВАЙКО
Кто-то пускает корни, а кто-то
растит крылья...
Пауло Коэлью
Не басню, не сказку, а быль я
Рассказываю:
Сейчас
Многие растят крылья
И улетают от нас.
А друг мой – другой:
В посёлке
Он вырастил дочь и сынов,
И, после правки-прополки,
Он вырастил книги стихов.
Ещё отрастил он бороду,
И мощные корни пустил
И воспевает Родину
Изо всех своих сил...
Толкаются люди – им тесно,
А друг мой – другой человек.
Но в поэзии –
С его места –
Его не сместить вовек.
30.11.13 г.
Рецензии
Спасибо за друга и земляка-захарковца! Не один десяток лет живу и работаю на Урале, а в сердце родная деревня и стихи Леонида,или как в родной деревне говорят - Леньки Наливайкина!
Владимир! Раз такое дело, тогда прочти и рассказец "Не только на словах". Он в том же разделе,- чуть выше. Это пересказ истории Гавриловича (О том, что с ним произошло в вашей замечательной деревне). А вообще, с ним многое чего происходило. О нём замечательно написал Александров Геннадий...
30 Ноября твоему земляку отметили 75-летие...
Всего доброго!
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:
Можно искать по нескольким полям одновременно:
Логически операторы
По умолчанию используется оператор AND
.
Оператор AND
означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:
исследование разработка
Оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:
исследование OR разработка
Оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:
исследование NOT разработка
Тип поиска
При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак "доллар":
$ исследование $ развития
Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:
исследование*
Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:
" исследование и разработка"
Поиск по синонимам
Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку "#
" перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.
# исследование
Группировка
Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:
Приблизительный поиск слова
Для приблизительного поиска нужно поставить тильду "~ " в конце слова из фразы. Например:
бром~
При поиске будут найдены такие слова, как "бром", "ром", "пром" и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. Например:
бром~1
По умолчанию допускается 2 правки.
Критерий близости
Для поиска по критерию близости, нужно поставить тильду "~ " в конце фразы. Например, для того, чтобы найти документы со словами исследование и разработка в пределах 2 слов, используйте следующий запрос:
" исследование разработка"~2
Релевантность выражений
Для изменения релевантности отдельных выражений в поиске используйте знак "^
" в конце выражения, после чего укажите уровень релевантности этого выражения по отношению к остальным.
Чем выше уровень, тем более релевантно данное выражение.
Например, в данном выражении слово "исследование" в четыре раза релевантнее слова "разработка":
исследование^4 разработка
По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения - положительное вещественное число.
Поиск в интервале
Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO
.
Будет произведена лексикографическая сортировка.
Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.
МЕРОПРИЯТИЕ по внеурочной деятельности.
Предмет: литература.
Классы: 5-6.
Тема мероприятия: «Наш земляк - Наливайко Леонид Гаврилович».
Цели:
Познакомить с творчеством поэта Наливайко Леонида Гавриловича, уроженца конышёвской земли;
Показать многогранность тем, поднятых поэтом в своих произведениях;
Развивать способность обучающихся к самообразованию и самовоспитанию.
ХОД занятия:
Учитель: «Ребята, сегодня мы с вами познакомимся с творчеством талантливого человека, поэта, уроженца нашей конышёвской земли – Леонида Гавриловича Наливайко».
Леонид Гаврилович НАЛИВАЙКО
«Этого красивого и по-крестьянски мудрого и основательного человека с удивительно колоритной внешностью знают далеко за пределами курской земли. Два года назад прозаик и поэт, член Союза писателей России Леонид Наливайко отметил свое 75-летие, но душа истинного художника неподвластна годам. И немудрено, что до сих пор Леонид Гаврилович сохраняет в себе удивительное жизнелюбие и по-юношески порывистый и сильный, отзывчивый на все проявления многогранного и полнокровного бытия характер».
Киреев Дмитрий (6 класс):
Замечательный поэт Юрий Першин, написавший это емкое и проницательное предисловие к одному из сборников Леонида Наливайко, назвал его поэтом «тонкого художественного лиризма», певцом любви и природы, которому при этом подвластна и публицистическая взволнованность, и классические малые формы. Сам же Наливайко в одном из стихотворений так определил основные темы и направления своего творчества:
Все три любви несу, как три креста:
Природа. Женщина. Дорога.
А дорог, неожиданных перемен мест и профессий в его жизни было действительно немало. Леонид Гаврилович родился в селе Захарково Конышевского района Курской области в далеком довоенном 1938-м году. Детские воспоминания времен войны нашли отражение в печально суровых поэтических строчках, среди которых поражают своей обжигающей правдой, точностью интонации и выразительной скупостью портретных и бытовых деталей стихотворения «Полина», «1946 год».
Полина (читает Лебедев Кирилл)
Жила-была
с бабкой Катей
соседка Полина –
стула повыше,
пониже полатей,
на заплате заплата,
чуть конопата
смуглянка Полина.
Глаза у нее –
апрельского неба
почти половина.
Война… 43-й.
дожди моросили.
С Полиною вместе
мы хлеба просили
у таких же,
голодных и бедных,
не от жадности вредных:
«Крошечка-Хаврошечка,
хлеба дай немножечко.
Скибочку потолще
лезвия у ножичка…»
А у Поли веки
сине-перламутровы
и глаза навеки
неподвижно мудрые,
и ладошкой кверху,
как Полина рука,
опустился в яму
гроб из горбылька.
Из листвы толченой
и крапивных жил
я на холмик черный
хлеб свой положил…
Было то давным-давно,
много после прожито,
сколь не ел бы хлеба, но
кажется – не досыта…
Первым снегом-кашицей
кроет землю милую.
И земля все кажется
Полиной могилою.
1946 год (читает Жукова Валерия)
С десятком ранних огурцов нас всё ж поймали, огольцов, те дядечки рукастые: «У-у, жулики несчастные!»
И до конторы от бахчи, конвоем окружённые, идём, то плачем, то молчим, позором прокажённые.
Пошёл на пользу ль наш позор колхозному правлению?.. Но до сих пор, но до сих пор я помню раздвоение:
не сходит стыд со впалых щёк и в сердце что-то колется: и воровать – нехорошо, и помирать не хочется.
Калужских Алёна (6 класс):
Наделенный от природы изобразительным даром, в 50-х годах Леонид Наливайко поступил на художественно-графический факультет пединститута, но почти сразу перевелся на историко-филологический. А после двух лет учебы завербовался в архангельскую тайгу валить лес.
Трунова Олеся (6 класс):
Были в его трудовой биографии Урал и Сибирь, а также далекая Игарка. Но дороги эти в конце концов привели его на родную землю, а впечатления иных краев не заслонили близких сердцу курских пейзажей, дорогих воспоминаний и родных лиц. Ко всему этому надо добавить, что, уже давно живя в поселке Горшечное, он не забывает свои родовые крестьянские корни, свои унаследованные навыки – «соль… родительской земли».
Нам чрезвычайно близко его мирочувствование – одновременно простое и мудро-философичное, пасторальное и светло-радостное, но пронизанное непременной печалью и ностальгией прошедших и ускользающих лет. Ему даровано свыше зорко и осязаемо запечатлевать краткие миги бытия – словно наносить искусные, почти воздушные, но тщательно выверенные мазки на еще не тронутый красками туго натянутый холст. Когда-то в своем стихотворении, посвященном курскому художнику Василию Носову, он назвал его попечителем живой красоты. Но эти слова мы с полным правом можем отнести и к творчеству самого Леонида Наливайко.
Исмаилов Сергей (6 класс):
Краски и звуки вечного круговорота животворящей природы, запечатленные в его стихах, акварельны, удивительно тонко передают изменчивые переходные состояния и непреходящую красоту окружающего мира: «…и фиолетовая пашня / в сиреневую перетекает даль». При этом, любуясь природой, на миг застывая перед ней в немом восхищении, Леонид Наливайко умеет сопрягать ее земные проявления с категориями вечными – с темами жизни и смерти, души и совести. Но эти вечные категории всплывают в его стихах исподволь, ненавязчиво; ему важнее указать на обыденно-земное, бесхитростно-благодарное происхождение своей поэзии:
Все мои сочиненья – прощанье с живыми,
Посильный подарок ума и души,
Рукотворный осадок удач и везенья,
Свидетельства жизни в родимой глуши.
Киреев Дмитрий (6 класс):
Он остро чувствует движение времени на фоне неизменности небес и потому не устает по нескольку раз возвращаться к одним и тем же темам и явлениям, настойчиво искать и запечатлевать их в свежих словах и образах, высматривая и ухватывая новые ощущения и переживания. И множит, и складывает, и складывает в папку поэтических впечатлений очередной блистательно завершенный эскиз большой и вечной картины.
Вот, например, его стихотворение, созвучное нашим душам, - «Кавалерия» (читает Мастихина Мария):
- КаКа
Что названо, то живо,
что помнится, то любо:
при службе «журавлиной»
ветла над звонким срубом;
долблёное корыто
с колодезной водою
зелёным мхом прошито,
прострочено росою.
Мы знаем все повадки
конюшенных коней,
как знает на трёхрядке
все пуговки Ваней.
Земля – твоя обутка,
но ты ведь – на коне! –
летишь-звенишь Зауловкой
и – Светкин взор в окне!
Босая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение
на весь на белый свет.
И что с того, что Светочка –
берёзовая веточка –
годочков через пять
счастливо скажет: – Лёнечка!
Я выхожу за лётчика,
чтоб над тобой летать!
Отпела, откружила
весна над отчим краем.
Что было, то и живо,
что живо – вспоминаем:
лихая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение,
хотя самой уж нет.
Поэтому, прочитывая его произведения, мы не раз встречаемся и с многократно (но как по-разному!) запечатленной грозой и картинами труда:
Сенокос в Лягощах (читает Алешкин Даниил):
-
Звонкозелёный, мощный, светлый –
навес лесной. А в понизах,
под сенью неподвижных веток,
цветы в серебряных слезах.
И отведённые делянки:
кому – опушка или лог,
кому кюветные останки
вдоль травяных сырых дорог...
Уже одни сгребают сено
полуготовое в валки;
другие важно и степенно
ведут косьбу... А мужики –
фронтовики артелькой дружной
готовят полевой кулеш,
пекут картошку...
Грянет ужин:
«Бери, что хошь, и вволю ешь!»
Всё это будет... А пока что
отдал приказ мне батька мой:
«Чтоб нас не подкосила жажда,
слетай к колодцу за водой».
Приказ такой – за труд награда, –
ведь я сегодня навихлял
плечо косою – до упада,
так никогда не уставал
(зазорно ль в этаком признаться
в мои неполные шестнадцать?).
Беру отцовский «лисапет» я
и мчу сквозь солнечную сеть,
сквозь эхо скачущее лета,
чтоб у колодца замереть...
Спит «журавель» – бадья над срубом;
и гну я шею «журавлю»,
и под струю подставив губы,
я влагу сладкую ловлю.
Бадья – вниз, вверх. И опрокину
ток ледяной (со сталью схож!) –
на грудь, на голову, на спину,
чтоб, охнув, выпестовать дрожь!..
Наперевес возьму две грелки
(зимой в них долгое тепло!).
Вновь вдосталь пью
глоточком мелким,
чтоб скулы судоргой свело.
И отправляюсь восвояси
сквозь мотыльковый хоровод.
Ах, сенокосный день – прекрасен,
когда б не оводы, не пот!..
Всё понимающий мой батя,
испив, вдруг сжалится: «Уже
махать косою нынче хватит,
подрыхни малость в шалаше:
назавтра трудный будет день».
И, как убитый, упаду я
ничком в прохладную духмень –
в цветочную и травяную...
и с неизменной темой дороги и возвращения в отчий дом (читает Коржов Максим)
И в памяти встанет картина:
Болотце. Тропинка. Калина.
И юной травы пересверк.
Спускается с горки в долину,
Глядит на ольху, на калину
И плачет хромой человек.
Солдатский мешок за плечами.
Тельняшка. Бушлат с якорями.
И мама в слезах... И родня...
– Я – брат твой! Не бойся меня.
и с повторяющимися картинами исчезающей деревни,
……….. (читает Киреев Валерий)
Там, где пир стоял горой,
Все брожу. Холмы топчу.
Сплю в какой-то ветхой будке.
Не сказать, чтоб я – молчун,
но молчу уж третьи сутки:
там, где пир стоял горой
и звенели песни, пляски, –
крапива над головой,
чернобыльник встал стеной,
словно в древней страшной сказке.
Никакой такой «сезам»
не откроет в радость двери…
Если б кто-то предсказал,
никогда бы не поверил,
что отсюда жизнь уйдет
и поселится вдруг нежить,
что осокою болот
горло песне перережет –
песне чистых родников –
меловых, песчано-глинных,
проистекших из веков,
из времен седых, былинных…
и с не дающими покоя размышлениями о судьбе России, и с зарисовками сменяющих друг друга времен года
Распутица (читает Виноградова Юлия)
-
Потускнело. Пожухло. Повыцвело.
Кончен осени бал золотой.
Словно след от бесшумного выстрела,
дым кочует над серой избой.
Моросит...
И ветла за обочиной,
ветви-руки скрестив на груди,
терпеливой вдовой озабоченно
на пустую дорогу глядит...
и с неустанным и благодарным обращением к любимой (читает Калужских Алёна)
Девочка идёт через долину
- Обгоняя чибисов и чаек,
ласточка пикирует к реке, –
в это время, вовсе не случайно, –
музыка возникла вдалеке.
Вслед за нежной музыкой нездешней,
продолжая високосный час,
расцвела столетняя черешня,
может быть, последний в жизни раз...
И венчая счастия картину –
перволюбья незабвенный год,
девочка идёт через долину,
машет мне рукою и поёт!
и с попытками понять истоки сердечного одиночества... (читает Трунова Олеся)
– Продай, что есть, я всё куплю: от злата до медяшки!
– Возьми того, кого люблю, с его изменой тяжкой.
– И сколько просишь за него, за твой товар бесценный?
– А ничего, а ничего, он – не пятак разменный.
– Так не бывает! Говори, чем отплатить удачу?
– За так его ты забери и жизнь мою впридачу...
Карасев Максим:
- Крепко пустив корни в русской провинции, поэт и художник Леонид Наливайко сохранил поразительную силу рук и таланта и ту славную «чудачинку», без которой и жизнь, и творчество кажутся пресными.
* * *
Ах, как снегу нападало много!
До весны в нем деревне тонуть…
Как холмы обегает дорога,
Так меня обегает твой путь!
Что ж ты, друг мой, не едешь, ей-Богу!
Ну, пускай не одна – с кем-нибудь.
Для тебя я расчистил дорогу,
Обозначил и выровнял путь.
Я ни торфа, ни дров не жалею:
Печь гудит, и румяна изба.
Ты ответишь опять: «Не судьба…»
Приезжай без судьбы – леший с нею!
Алешкин Даниил:
Как и многие настоящие русские художники, Леонид Наливайко скромен в оценке себя и собственного творчества, но, как и многие из них, он верен своему происхождению и поэтическому назначению, в том числе в очень емком метафорическом напутствии самому себе:
Я независтлив, тих и кроток,
успеть бы мне возделать их –
моих наследственных
шесть соток.
Наливайко Л.Г. - автор стихотворных сборников: «Встреча» (1983), «Тропы полевые» (1996), «С вершины прожитого оглянусь» (1998), «Земли родимой притяженье», «Памятью душа моя жива». Занимается плетением корзин. Живёт в селе Горшечном Курской области.
А сейчас давайте продолжим знакомство с произведениями земляка.
Черемухи чистый нетающий снег ( читает Киреев Дмитрий)
Пред тем как расстаться, давай постоим
у кромки полночного сада…
Какие созвездья мерцают над ним,
даруя живому салют звездопада!
И слышно, как дышат в шиповне шмели,
и видно, как грузно провисли сирени,
как тесно сомкнулись вишневые тени,
как влажно дыханье родящей земли…
И мы, расставаясь – совсем не навек! –
давай унесем по раздельным ночлегам
черемухи чистой нетающий снег,
который исходит свободой и негой.
Душа (Петру Георгиевичу Сальникову, наставнику и другу) (читает Алешкин Даниил).
Моя душа не ведает границ.
Она не помнит ни начал, ни края.
Она бросается бесстрашно ниц.
В восторге вещем к горнему взмывает.
Кто не родился, тот и не умрет,
а не умерший – разве возродится?..
Ты слышишь, Господи: душа поет! –
моя страдалица и птица.
Стыдно вспомнить, кому подражали,
Отрицая классический лад,
Как в моднейших поэтов играли –
В сверхлюбимцев громовых эстрад.
Штурмовали вокзалы и залы,
Пожирая кумиров глазами,
Выпадал коль счастливый билет!..
Унеслось. Улеглось… Жизнь сказала:
- Свет не все, что похоже на свет.
Жалость – к ним и к себе и презренье.
Жгучий стыд – пред кумирней пустой:
Хоть один бы взблеснул опереньем
Сокол ясный, наш бывший святой.
Аир (читает Дрючин Евгений)
Еще не плыл пасхальный перезвон,
еще крестами не сияло утро, –
но цвел уже нежнейший небосклон
текучими огнями перламутра.
А из-под снега вдоль речной тропы,
средь прочих запахов встревоженного мира,
восстал, благоухающе поплыл
воскресший запах мертвого аира.
Аир ожил – и скоро зеленя
замкнут поля парчою изумрудной.
И выведу крылатого коня
навстречу вести – праведной и чудной.
* * * (читает Лебедев Кирилл)
За грустью слёзной, за сердечной болью
неумирающей пребудет красота,
рожденная святой любовью,
чья ипостась открыта и проста.
Отечество небесное, земное –
нерасторжимый, неразъёмный круг,
в годины смут и времена покоя –
он с нами – кроткий и неукротимый дух.
* * * (читает Амаров Канат)
В саду, и вкруг него, и дальше –
прозрачных сумерек вуаль,
и фиолетовая пашня
в сиреневую перетекает даль.
Песнь очарованных лягушек
не нарушает тишины…
И целомудрен и воздушен
лик проявившейся луны.
- Ещё об одном направлении в творчестве поэта под названием «Корни – японские, почва – курская» расскажет Токаренко Кристина.
В ноябре 2013 года в Литературном музее г.Курска собрались друзья и поклонники таланта конышёвского самородка курской земли, члена Союза писателей России Леонида Наливайко, отметившего 75-летний юбилей.
Звучали произведения автора и посвященные ему строки и песни, а студенты медколледжа особенно тепло поздравили юбиляра, порадовав неплохим знанием его стихотворений уникального жанра – хокку.
Поклонник Басё, Леонид Гаврилович ведет своих читателей к русской реке, полю, старой бревенчатой избе, он умеет остановить мгновение бытия. И светлая грусть, и лукавая улыбка, и тоска разлуки оживают всего лишь в трех строчках стихотворения. И вот:
Чужим башмакам
Неизвестно
О твоих дорожных мозолях…
Вздох глубокий и выдох короткий,
А между ними – веселое слово…
Вот и жизнь пронеслась.
Благодаря
Твоей верности
Живы ромашки...
Приснилось: улитка
Воду тащит в бочонке..
Хорошо бы даме – духи…
Учитель:
- А закончить наше знакомство с удивительным талантом нашей малой родины можно стихотворением «Я – дома».
Я – ДОМА
(читает
Карасёв Максим).
Я здесь всему и всем родня, –
не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
не спросит: «Чьи вы?»
Ах, соловей! Как он поёт,
совсем, как прежний, –
мне звуки на душу кладёт
зарёю вешней.
В цветах и травах дождь звенит
в сто два коленца.
Над шляхом радуга висит,
как полотенце.
Цвети над миром и свети,
шар-одуванчик!
Любил не эти ли цветы
далёкий мальчик?..
Пусть будет радость без конца
и тёплым – лето.
Жаль, нет на празднике отца
и мамы нету…
Присядешь тихо на порог
и обувь снимешь.
Истоки здесь твоих дорог,
И здесь твой финиш.