Ах, война, что ж ты сделала, подлая…. Литературно-музыкальная композиция ко Дню Победы "Ах, война, что ты сделала, подлая…" Ах война что ты сделала сообщение
И вот началось партийное собрание. Все внимательно выслушали доклад командующего армией генерал-лейтенанта Г. Андресяна. Все шло по знакомой схеме партийной работы: заранее подготовленные коммунисты самокритично давали оценку своим службам, заверяя Командующего, что приложат все усилия, чтобы в короткие сроки устранить имеющиеся недостатки и к концу учебного периода добиться высоких показателей.
Кто еще желает выступить? - спросил председатель собрания полковник Кондрашов.
Желающих больше не было. Он еще раз внимательно посмотрел на присутствующих и остановил свой взгляд на мне. Полковник дословно знал мое выступление, потому что именно он, возможно по чьей-то рекомендации, дал мне его схему. Он знал, о чем я буду говорить.
Слово предоставляется приглашенному на собрание представителю роты охраны коммунисту Синельникову.
Я пошел к трибуне. Говорил коротко, конкретно, оперируя цифрами и примерами. Признал имеющиеся и в нашем подразделении недостатки в работе с личным составом, особенно с прапорщиками. Однако в числе причин, по которым в роте не снижается показатель содержания солдат и сержантов на гауптвахте, назвал необъективность и личные негативные черты характера генерала Панкратова. Наглядно показал, что большинство содержавшихся на гауптвахте военнослужащих наказаны начальником штаба в силу его предвзятости и плохого настроения, особенно по утрам. Личный состав роты боится заступать на контрольно-пропускной пункт, потому что, проходя через него, генерал-майор Панкратов обязательно кого-нибудь наказывал и даже отправлял на гауптвахту. Анализ нарушений, допущенных составом наряда, говорил о том, что они незначительные, что за них Уставом Вооруженных Сил предусматривались другие, более мягкие меры воздействия.
В то же время мы с командиром роты часто не можем реализовать объявленное подчиненному взыскание за грубое нарушение воинской дисциплины. В частности, водитель самого начальника штаба армии коммуниста Панкратова неоднократно был замечен в самовольных отлучках из расположения части, даже употреблении спиртных напитков. Командиром роты ему был объявлен арест с содержанием на гауптвахте, но прошло время, отведенное на исполнение наказания, а оно не выполнено. Это стало возможным только потому, что генерал Панкратов лично не дает нам права его наказывать. Перед данным коммунистом неоднократно ставился вопрос об отстранении водителя от управления автомобилем, но и он не решен. Таким образом, предъявляя завышенные требования к одним, коммунист, руководитель такого высокого уровня, сам игнорирует приказы и директивы министра обороны и начальника Главного политического управления СА и ВМФ. Такого быть не должно! Мало того, на днях он даже объявил своему водителю отпуск с выездом на родину, не согласовав данное решение с командованием роты. Этим же приказом он предоставил отпуск земляку своего водителя, кстати, такому же нарушителю воинской дисциплины. Сообщение о предоставлении отпусков этим солдатам вызвало негативную реакцию среди личного состава роты. Ведь сам начальник штаба устным распоряжением ранее отменил такой вид поощрения, как предоставление военнослужащим, добившимся высоких показателей в боевой и политической подготовке, отпусков. В течение нескольких месяцев в роте не было ни одного поощренного таким образом, хотя в подразделении есть более достойные, чем водитель коммуниста Панкратова. И вот, в лице особо приближенных к начальнику штаба, у нас появились первые отпускники. С одной стороны, это положительный момент, но с другой - лучше бы его и не было.
И когда я, как исполняющий обязанности командира роты, вошел в кабинет начальника штаба армии и попросил не направлять в отпуск нарушителей, он меня обругал и посоветовал не лезть не в свои дела, - продолжил я свое выступление. - Почему, используя свое высокое служебное положение, генерал, коммунист игнорирует командный состав роты и вмешивается в воспитательный процесс подразделения, тем самым подрывая свой и наш должностные авторитеты? Сколько это может продолжаться?
Закончив выступление, я прошел на свое место. В большом зале стояла гробовая тишина. Мое выступление произвело на всех эффект неожиданно разорвавшегося снаряда. Я видел удивленные, восторженные, сочувствующие и ненавидящие глаза сидевших в зале коммунистов. Такого выступления явно никто не ожидал. Тогда я наивно верил, что Устав КПСС дает право каждому коммунисту свободно излагать свою точку зрения, критиковать любого коммуниста, независимо от его служебного положения… Но то был Устав. В жизни же все оказалось намного проще и в то же время гораздо сложнее и страшнее. Пауза затянулась. Ведущий собрания предложил обсудить мое выступление, но желающих сделать это не оказалось.
Геннадий Синельников
АХ, ВОЙНА, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА…
Я только раз видала рукопашный,
Раз - наяву и сотни раз во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Юлия Друнина
«МАНЕВРЫ-80»
В 1977 году после окончания Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища я был направлен для дальнейшего прохождения военной службы в ордена Ленина Ленинградский военный округ - поселок Печенга Мурманской области, в 10-й мотострелковый полк. Чем дальше на север уносил меня скрипучий пассажирский поезд, тем быстрее улетучивалось радостное настроение. За окном вагона лил дождь. Серые, с тусклой растительностью сопки, маленькие карликовые деревья, какие-то камни, покрытые мхом. Не по сезону холодно. Пограничный наряд, внимательно изучающий твои документы и внешность. Все ново и необычно.
Первый гарнизон особенно памятен и дорог. Учиться премудростям армейской службы приходилось, по существу, заново. Военное училище дало в основном теоретические знания и диплом об окончании, как путевку в самостоятельную жизнь. Самоутверждаться же в коллективе и на службе приходилось через отношение к ней и практические результаты. Когда начинался полярный день, часто забывали о времени и уходили домой уже глубокой ночью, а иногда и под утро. Были молоды, энергичны, мечтали о служебной карьере, не считались с семейными проблемами. Главным смыслом жизни была добросовестная служба.
Первым командиром роты у меня был капитан Юрий Волков.
Ты знаешь, почему я выбрал именно тебя из всех выпускников, сразу возле штаба, по прибытии вас в гарнизон? - спросил он меня, когда покидал роту, уходя на новую, вышестоящую должность.
Нет, - ответил я.
Я выбрал тебя по глазам. Они у тебя с каким-то нормальным человеческим смыслом. Я сделал так и ничуть не жалею об этом.
Старший лейтенант Анатолий Болтовский, принявший роту у капитана Волкова, несмотря на свою молодость, был большим специалистом в военном деле. Он сплотил воинский коллектив подразделения, благодаря чему наша четвертая мотострелковая рота через некоторое время добилась высоких показателей в боевой и политической подготовке и была признана лучшей в полку. В общем успехе всего воинского коллектива была частица и моего труда.
Служил в нашей роте механиком-водителем рядовой Николай Егоров. Солдат как солдат. Но чем ближе узнавал я его по службе, тем отчетливее осознавал необычность и трагичность его судьбы. Отца он не помнил. Мать спилась, и в очередной пьянке ее убили. После смерти матери у Николая остались два младших брата - Олег и Сергей. Сначала их вместе отправили в один детский дом, но тот вскоре сгорел. После этого их разлучили, разослав по разным специальным заведениям. Связь с братьями прекратилась. Николай остался жить у родственников, которые не были с ним добры и очень часто даже попрекали куском съеденного хлеба. Николай пытался отыскать Сергея и Олега, но безуспешно. Он был каким-то грубоватым, озлобленным. Видимо, жизнь наложила на него свое клеймо. Прошли недели, месяцы, прежде чем я смог вызвать Николая на откровенный разговор. Узнав подробности его непростой жизни, я начал самостоятельный поиск его потерявшихся братьев. Через несколько месяцев, когда отыскались следы первого, я рассказал Николаю о своем поиске. С тех пор весь личный состав роты с нетерпением ожидал ротного почтальона и выжидательно смотрел на меня, пока я читал полученное очередное письмо. И вот, когда мне наконец пришло последнее, в котором был адрес второго брата, я пошел к замполиту полка, майору Юрию Федоровичу Шевченко, и рассказал ему о имевшем место факте и проведенной мною работе. Замполит был очень удивлен такому случаю, а также тому, что я уже сделал в этой связи.
Вечером весь личный состав роты был собран в Ленинской комнате. Последним из автопарка пришел Николай. И когда замполит полка вручил Егорову отпускной билет для поездки к братьям, а секретарь комсомольской организации роты, сержант Скочигоров, подарки, среди которых был большой целлофановый пакет с конфетами, я впервые увидел, как плакал взрослый парень. Черными, от въевшегося в кожу машинного масла, руками он прижимал к себе подарки, пытаясь что-то сказать, но не мог. Крупные слезы радости бежали по его красным от мороза щекам.
Каким-то образом этот случай попал сначала на страницы армейской, а затем и окружной военных газет. В октябре 1978 года меня вызвали в политотдел армии и предложили должность порученца, а проще - адъютанта члена Военного совета - начальника политического отдела армии. Я отказался.
Почему? - удивился генерал-майор Горшков.
Хочу работать с людьми, - ответил я.
А я что же, по-вашему, не человек? - усмехнулся он.
Я извинился, пояснив, что имел в виду подчиненный личный состав.
Ну, ваше право, настаивать не буду, - сказал генерал, и я покинул его кабинет.
Потом меня вызвал к себе начальник штаба армии генерал-майор Панкратов и после короткой беседы предложил должность заместителя командира по политической части отдельной роты охраны и обслуживания штаба армии, сказав, что в ней командиры и замполиты меняются как перчатки. Такая перспектива службы меня не устраивала. Я стал отказываться от предложения. Кроме того, мне очень не хотелось терять льготы по выслуге, которые предусматривались для офицеров в Заполярье. Я привык к своему коллективу. Наконец, после долгих месяцев неудобств и ожиданий я получил хорошую двухкомнатную квартиру. Нет, мне не хотелось покидать свой гарнизон, и я чистосердечно признался в этом генералу.
Лейтенант, - сказал он мне, - запомни: в армии не просят и тем более не уговаривают, и два раза должность не предлагают. Отказавшись от нее однажды, ты можешь остаться «при своих интересах» на долгие годы. В армии предложение - это приказ, а его нужно выполнять, нравится он тебе или нет. «Полярки», квартира - это, конечно же, хорошо, но не главное в жизни офицера. Подумай об этом. В твоем распоряжении всего одна минута. Смотри, не ошибись!
И я согласился.
Отдельная рота охраны и обслуживания штаба армии, куда меня направили служить, по численности намного превышала ту, где я служил раньше. Личный состав этого подразделения выполнял свои специфические задачи. В роте было много водителей автомобилей командующего армией, его заместителей, начальников служб. Эти водители и доставляли нам с ротным массу неприятностей. Не сразу, но через несколько месяцев напряженной кропотливой работы дела с воинской дисциплиной пошли на заметное улучшение.
Как-то начальник оперативного отдела армии полковник Марченко сказал мне:
Товарищ старший лейтенант, впервые за несколько лет в нашей роте вместо ушедшего в отпуск командира его обязанности оставили исполнять замполита. Обычно это доверяли больше командирам взводов, даже прапорщикам. Скажу честно, не было у нас до этого уверенности в политработниках. А я смотрю на вас и вижу в вашем характере, поведении, работе много хороших командирских качеств. Это очень радует. Поэтому за усердие по службе, личную исполнительскую дисциплину, высокую профессиональную подготовку при проведении занятий по боевой подготовке от имени начальника штаба армии объявляю вам благодарность!
Служу Советскому Союзу! - ответил я.
Домой возвращался радостным и воодушевленным, хотелось работать еще больше и лучше, не покладая рук, не жалея себя и не считаясь со временем.
Вскоре секретарь партийной комиссии при политотделе армии полковник Кондрашов в доверительной беседе сообщил мне новость. Он сказал, что командующим и членом Военного совета армии принято решение о выдвижении меня на вышестоящую должность. И по этой причине я на днях должен убыть в Политуправление Ленинградского военного округа на беседу с начальником отдела кадров. Это сообщение для меня было очень радостным и долгожданным: военное училище я закончил в 25 лет, что поздновато для молодого выпускника. Поэтому назначения на вышестоящую должность ждал давно. И вот наконец это событие свершилось. Знакомые офицеры уже дружески пожимали мне руку, поздравляя с повышением. И хотя приказа о назначении еще не было, я да и сослуживцы хорошо понимали, что все это - лишь вопрос ближайшего времени. Самым трудным было попасть в проект приказа о назначении. А если я в него попал, тем более по рекомендации начальника политического отдела армии, то никаких препятствий с выдвижением уже не будет. Я с нетерпением ждал отъезда в Ленинград. Все складывалось как нельзя удачно: радовалась за меня жена, да я и сам был доволен оценкой моего труда и предстоящими переменами на службе. Мысленно поторапливал оставшиеся до отъезда деньки.
2 февраля исполняется 75 лет разгрома немецко-фашистских войск в битве под Сталинград
Сталинградская битва – одна из самых кровавых в истории человечества. За 125 суток ожесточенных боев, с 23 августа 1942 по 2 февраля 1943 года, главная группировка противника под Сталинградом была разгромлена и появились условия для перехода в контрнаступление, которое началось 19 ноября 1942 года. Победы советских войск под Москвой и Сталинградом военные историки называют предвестниками Великой Победы 9 мая 1945 года.
Агнесса Николаевна Соколова (Вигуржинская)
– участница этих кровопролитных сражений. Среди многих боевых наград Агнессы Николаевны есть и медаль «За оборону Сталинграда». 22 февраля ей исполнится 96 лет. Агнессе Николаевне очень тяжело даются воспоминания военного времени. Но она понимает, как важно всем нам сохранить память. Память, боль и правду о подвиге наших солдат в Великой Отечественной войне.…
Ее война началась ранним воскресным утром 22 июня 1941 года. Этот день Агнессе Николаевне запомнился до мельчайших деталей. Она помнит все: как металась встревоженная мама у окна – с улицы доносился тяжелый гул. Как дедушка замер у ворот дома, с беспокойством глядя в небо: «Немецкие самолеты!» Как в 12 часов по полудню по радио передали сообщение Молотова
о вероломном нападении фашистской Германии… Как увидела первых беженцев – столько боли, страдания, страха в их глазах… Машины Красного Креста повезли первых раненых. Агнесса Николаевна работала секретарем райкома, в конце этого страшного дня она получила приказ ЦК Комсомола Украины – уничтожить все документы, даже газеты. Несколько часов проплакала возле печки, сжигая ценные бумаги…
Небольшой уютный город Немиров, где жила большая семья Вигуржинских, располагался в пограничной полосе. Он навсегда остался в памяти Агнессы Николаевны райским уголком – городок буквально утопал в пышной зелени цветущих каштанов, белой акации, прекрасных цветах… Богатые арки, популярный санаторий в графском замке, роскошные сады…Со всех сторон Немиров окружают озера и потому он похож на сказочный остров…
Агнессе Николаевне поступил приказ – собираться в эвакуацию. Ей, комсомольской активистке, нельзя было оставаться в городе. Но мама, старенькие бабушка с дедушкой, оставались дома… Младшего брата призвали в армию уже на второй день войны. С той поры о нем не было известий… Когда пришел день прощания, Агнесса Николаевна выбежала налегке к подъехавшей за ней машине – в легком платьице, туфельках на каблуках. Верила: уезжает ненадолго, может, на пару месяцев… Но мама как будто почувствовала боль предстоящей долгой разлуки, в последний миг бросила в машину зимнее пальто…
Эту бесконечную дорогу Агнессе Николаевне не забыть никогда! Тысячи километров детских слез, людского плача, крика замученных животных, страха быть убитыми… Особенно опасно было на переправах через реки, которые постоянно бомбили фашисты. Шли пешком. На единственную машину посадили самых слабых – стариков и детей. Сначала добрались до Харькова. Затем поездом их отправили в Сталинград.
Агнесса вместе с другими эвакуированными трудилась в колхозе на уборке урожая. От зари до зари работала на току, на веялке, выполняла самую тяжелую, мужскую работу… И все время просилась на фронт! Однажды она вместе с подругой Верой Головко
в очередной раз пришла в военкомат. И тут им говорят: «Девочки, как раз приехали сваты из танковой части».
Так весной 42-го Агнесса отправилась на фронт. Прошла краткосрочные курсы младших командиров и стала служить начальником поста регулирования на переправе через Волгу на 8-й автомобильной дороге Сталинградского фронта. Пять страшных месяцев, когда на ее глазах прекрасный город превращался в горящие руины под бесконечными бомбежками фашистов. Горело все вокруг. Адское пламя взвилось даже над Волгой – из разрушенных нефтехранилищ нефть вытекла в реку, огонь рушил пароходы, баржи, пристани… 23 августа, в самый черный день Сталинградской битвы, на город обрушилась армада бомбардировщиков, погибли более 90 тысяч человек… Началась запоздалая эвакуация мирных жителей….
Женщина на войне
Что уж и говорить, женщинам на войне в десятке раз труднее, чем мужчинам. Агнесса Николаевна вспоминает небольшой конфуз, который произошел с ней на фронте. Обмундирование ей выдали совсем не для хрупких женских плеч и маленьких ножек. Сапоги были огромные, неподъем-
ные…И вот однажды она выбиралась из землянки, зацепилась большим голенищем и упала прямо на виду командира и еще одного военного. Статный военный внимательно осмотрел мой «наряд» и, не сдерживаясь в словах, отчитал нашего командира: «Это что за чучело? Что Вы из красивых девчат сделали огородное пугало? Немедленно подобрать одежду и обувь по размеру!»
А в каких условиях они жили! Зимой команда перебазировалась в район Камышина. Девочки сами рыли себе землянки. Спали на плащ-палатках, не снимая фуфаек, ватных штанов, рукавиц и валенок…
Победа будет за нами!
9 мая Агнесса Николаевна Соколова встретила в Праге. Каким же тяжелым был этот путь к долгожданной и такой желанной Победе! На длинных дорогах войны столько всего пришлось повидать и пережить. Столько горя, боли, потерь! Сожженные села, разрушенные города, обездоленные люди, полуголодные дети… Часть Агнессы Николаевны в составе Воронежского фронта участвовала в битве на Курской дуге, освобождала Киев. Затем в составе 1-го Украинского фронта они вступили на территорию Польши. Именно здесь Агнессу приметил капитан Петр Соколов. На юную девушку – регулировщицу засматривались многие. Неприступна была скромная красавица. Петр растопил ее сердце трепетной заботой, искренним участием в ее нелегкой судьбе. По его ходатайству Агнессу Николаевну перевели в 7-й Гвардейский танковый корпус 3-й Гвардейской танковой армии. Она была зачислена на должность секретаря-шифровальщика отдела контрразведки (СМЕРШ). Их корпус участвовал в Берлинской операции. А 6 мая танковая армия срочно выдвинулась в Прагу.
Родной человек
Сегодня Агнесса Николаевна очень богатый человек – она окружена искренней любовью детей, внуков, правнуков, многочисленных родственников, добрых знакомых, друзей… Ее доброго сердца хватает на всех, кто нуждается в ее любви и внимании. Не раз она спасала бедных брошенных животных от верной гибели. В ее уютной квартирке живут благородные дворяне – ласковые коты и собака.
День Победы в семье Агнессы Николаевны Соколовой – самый главный, самый дорогой, сокровенный праздник. По традиции 9 мая они идут на митинг, возлагают цветы к Вечному огню. Вместе с другими ветеранами участвуют в акции «Солдатская каша». И вот так, с тарелкой солдатской каши идут на кладбище к мужу и деду Петру Петровичу Соколову… Агнессу Николаевну часто приглашают на встречи с молодежью, сотрудниками Федеральной службы безопасности.
Сколько достоинства, силы духа в этой красивой, мужественной женщине. Она часто повторяет завет Феликса Дзержинского: «У чекиста должны быть твердая голова, горячее сердце и чистые руки!»
Обычное письмо военных лет порой может рассказать о войне больше, чем целая энциклопедия...
Это письмо написала 13 января 1943 года из Липецка двоюродная сестра моей мамы своему дяде – моему дедушке Давыдову Ивану Григорьевичу, который после ранения находился в госпитале города Котельнич. И можно почувствовать, как жил Липецк в страшные военные годы, хотя сам город не переживал ужасов оккупации – враг сюда не дошёл, но на подступах к городу шли жестокие бои.
13/ I-1943 года Липецк
Здравствуйте, дорогой дядя
Иван Григорьевич!
Шлём Вам большой привет и желаем скоро выздоравливать – чтобы были здоровы и счастливы.
Сегодня папе передали Ваше письмо. Как раз он теперь и работает в Горисполкоме. Все мы живы, но не совсем здоровы мои старички – а папа так всё болеет. Напишу коротко о нашей жизни. 11 октября 1941 года мы с мамой эвакуировались из города(1), а папа оставался в городе.
Я и мама жили в Узбекистане – это очень далеко отсюда – дальше за Ташкент – нас привезли. И вот жили там с мамой – я работала в госпитале – мама не работала. Жилось трудно, не знали, где папа, живой он или уже нет в живых его – всё передумали, писали письма оттуда в Липецк, а ответа нет, и так мы ничего не знали целых три месяца. Потом в начале января 1942 года – нежданно-негаданно нас папа нашёл, и вот мы встретились и все плакали от радости. Уж мы думали, что и никогда не увидимся. Папа долго ехал. В дороге заболел дизентерией, приехал совсем больной, худой – и не узнаешь.
А потом случилось ещё несчастье – я и папа заболели сыпным тифом. Нас обоих отвезли в больницу – за 15 км от того места, где мы жили, а мама осталась одна. Я болела трудно, ну а папа так совсем думали, что не выживет. Как-то ночью меня сестра и санитарка разбудили и говорят: «Надя, с папой плохо, он уже не дышит – иди к нему». А я и ходить-то ещё не могла. Ну кое-как меня довели к нему. А он уже и меня не видит и не слышит, и язык не работает. И глаза уже закатились. Я заплакала, зову его – папа, папа – а он и не слышит и ничего не чувствует. Потом доктор пришла, сделали папе уколы, горячие грелки на ноги – а меня увели от него. И вот я всю ночь плакала и ждала, что будет, но к утру мне сказали, что теперь опасность прошла и мой дедушка будет живой.
Очень долго он поправлялся, ну а когда поправился – немного – решили ехать домой, потому что там – в Узбекистане – очень жарко, а у папы сердце совсем больное. Продали кое-какие вещи, а остальные запаковали и сдали в багаж и поехали домой. Доехали хорошо и быстро – и 22го июня 1942 года мы приехали(2). Папа и сейчас ещё болеет – ноги не ходят, и сейчас его совсем не узнать – очень похудел – наполовину не стало его – и, в общем, худой, старый, согнутый – дедушка.
Сейчас вот уже январь месяц – морозы, а багаж наш ещё в пути – зимнее пальто, валенки, шапки и другие вещи: туфли, галоши, платья – всё в багаже, а мы замерзаем, раздетые и разутые, а купить на базаре – нет средств…
Я работаю – получаю 209 рубл., папа – бухгалтер, а сил-то уже и не хватает – отдохнуть бы – да жить средств нет, продать – нечего, а купить на базаре – не на что. В общем, очень плохо сейчас(3), главное, морозы, а мы разуты и раздеты – багаж, наверное, в пути, ещё не дошёл, а уже 7 месяцев прошло. Я писала в Богатырёво Симе – письмо моё пришло обратно и написано «доставки нет»(4). Пишите подробное письмо о своей жизни, очень ждём, отвечайте скорее.
Пишите, какие у вас сведения – где ваша семья.
Цены у нас вот – молоко 35р.-40 руб.литр, мука – 1000 руб.пуд, масло 600 руб.кило,
картошка 230 руб. мера, ну и т.д.
Пишите скоро ответ. Остаюсь.
С приветом, Надежда (5) .
…Письмо поражает ещё и тем, как стремились люди, разбросанные войной на тысячи километров от своих родных мест, найти друг друга, преодолеть трудности, поддержать своих близких, вселить в них надежду на лучшее.
И эти чувства, объединяющие людей, дающие им силы жить и бороться с жестоким и коварным врагом, тоже приближали Великую Победу…
Примечания
1. В начале октября 1941 года фронт приближался к Липецку (в тот период это территория Воронежской области). Советские войска вели упорные оборонительные бои против наступавших гитлеровских полчищ. После захвата города Ефремова (Тульская область) немцы повели наступление на Лебедянь, Елец, Задонск и Касторное.
Наиболее кровопролитным было сражение за Елецкий железнодорожный узел, имевший важное стратегическое значение на дальних подступах к Москве. На узком участке фронта противник сосредоточил три пехотные дивизии. Два дня шли ожесточённые бои, но в ночь с 3 на 4 декабря враг захватил город – наши войска вынуждены были отступить. Однако уже 9 декабря 148-я стрелковая дивизия в результате стремительных наступательных боёв полностью освободила Елец.
7 июля 1941 года при Липецком горотделе НКВД был организован истребительный батальон. Город объявляется на военном положении. Отряды батальона несли охрану заводов, учреждений; вылавливали шпионов и диверсантов. В 1941 году в Липецке формируется ещё и 591-й авиационный истребительный полк.
2. Поэтому, наверное, этот день запомнился, что ровно год с начала войны – скорбная дата…
3. Липецк в годы Великой Отечественной войны не пережил ужасов оккупации: война, как говорят, остановилась у его порога, но жителям города досталось сполна хлебнуть горя и тягот.
Дорогие друзья, сегодня мы открываем рубрику "Бессмертный полк".Очень ждем ваши рассказы о родных и близких, прошедших через войны. Пусть в несколько строк, в виде комментариев или сообщений - мы ждем ваши воспоминания, чтобы вспомнить вместе с вами.
Меньше чем через месяц наша страна и весь мир будет праздновать очередной День Победы.
Лично для меня это второй праздник, который сохранил свою значимость вернее первый по значимости и второй по месту положения в календаре.
Обычно все вспоминают прадедов, дедов, отцов и очень редко вспоминают о том что
бабушки и матери тоже сражались с врагом на фронтах и ковали Победу в тылу.
Сестрички, врачи, снайперы, танкистки, саперы, летчицы, связистк,и артиллеристы во всех родах войск плечом к плечу со своими отцами, мужьями, сыновьями встали на смертельный бой
их матери, жены, сестры....
Вспомним сегодня о них и послушаем их истории...
"Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них... Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала..."
“Один раз ночью разведку боем на участке нашего полка вела целая рота. К рассвету она отошла, а с нейтральной полосы послышался стон. Остался раненый. “Не ходи, убьют, – не пускали меня бойцы, – видишь, уже светает”. Не послушалась, поползла. Нашла раненого, тащила его восемь часов, привязав ремнем за руку. Приволокла живого. Командир узнал, объявил сгоряча пять суток ареста за самовольную отлучку. А заместитель командира полка отреагировал по-другому: “Заслуживает награды”. В девятнадцать лет у меня была медаль “За отвагу”. В девятнадцать лет поседела. В девятнадцать лет в последнем бою были прострелены оба легких, вторая пуля прошла между двух позвонков. Парализовало ноги… И меня посчитали убитой… В девятнадцать лет… У меня внучка сейчас такая. Смотрю на нее – и не верю. Дите!”
"У меня было ночное дежурство... Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан... Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет... Не дотянет до утра... Спрашиваю его: "Ну, как? Чем тебе помочь?" Никогда не забуду... Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: "Расстегни халат... Покажи мне свою грудь... Я давно не видел жену..." Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице..."
"Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила... Я подросла на десять сантиметров..."
“Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне – пятнадцать лет, а сестре – четырнадцать. Он говорил: “Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек…” Другой мысли тогда не было. Через год я попала на фронт…”
“Формы на нас нельзя было напастись: всегда в крови. Мой первый раненый – старший лейтенант Белов, мой последний раненый – Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом году он приезжал ко мне в гости, и дочерям я показала его раненую голову, на которой и сейчас большой шрам. Всего из-под огня я вынесла четыреста восемьдесят одного раненого. Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый батальон… Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги. Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. Сбросишь… Идешь за следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов… И так раз пять-шесть за одну атаку. А в тебе самой сорок восемь килограммов – балетный вес. Сейчас уже не верится…”
"Перевязываю танкиста... Бой идет, грохот. Он спрашивает: "Девушка, как вас зовут?" Даже комплимент какой-то. Мне так странно было произносить в этом грохоте, в этом ужасе свое имя - Оля".
"Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: "Кисанька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую". Ребенок... У ребенка все должно быть детское... Он засыпал со словами: "Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом".
“Там же получили танк. Мы оба были старшими механиками-водителями, а в танке должен быть только один механик-водитель. Командование решило назначить меня командиром танка “ИС-122″, а мужа – старшим механиком-водителем. И так мы дошли до Германии. Оба ранены. Имеем награды. Было немало девушек-танкисток на средних танках, а вот на тяжелом – я одна”.
“И вот я командир орудия. И, значит, меня – в тысяча триста пятьдесят седьмой зенитный полк. Первое время из носа и ушей кровь шла, расстройство желудка наступало полное… Горло пересыхало до рвоты… Ночью еще не так страшно, а днем очень страшно. Кажется, что самолет прямо на тебя летит, именно на твое орудие. На тебя таранит! Это один миг… Сейчас он всю, всю тебя превратит ни во что. Все – конец!”
“Был организован Отдельный отряд дымомаскировки, которым командовал бывший командир дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенант Александр Богданов. Девушки, в основном, со средне-техническим образованием или после первых курсов института. Наша задача – уберечь корабли, прикрывать их дымом. Начнется обстрел, моряки ждут: “Скорей бы девчата дым повесили. С ним поспокойнее”. Выезжали на машинах со специальной смесью, а все в это время прятались в бомбоубежище. Мы же, как говорится, вызывали огонь на себя. Немцы ведь били по этой дымовой завесе…”
“У нашей матери не было сыновей… А когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал…”
“Приехал врач, сделали кардиограмму, и меня спрашивают:
- Вы когда перенесли инфаркт?
- Какой инфаркт?
- У вас все сердце в рубцах.
А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет. Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют, зенитки расстреливают… Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовали посылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши “По-2″ подстреливали из автомата… Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-аса Покрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина, ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли, техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто он под дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось с нами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не могли уже планшет нести, тянули по земле”.
"Первая медаль "За отвагу"... Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: "Вперед! За Родину!", а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась... И они все встали, и мы пошли в бой..."
"Лежит на траве Аня Кабурова... Наша связистка. Она умирает - пуля попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: "Как жаль, девочки". Потом помолчала и улыбнулась нам: "Девочки, неужели я умру?" В это время бежит наш почтальон, наша Клава, она кричит: "Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из дома..." Аня не закрывает глаза, она ждет... Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы: "Дорогая моя, любимая доченька..." Возле меня стоит врач, он говорит: "Это - чудо. Чудо!! Она живет вопреки всем законам медицины..." Дочитали письмо... И только тогда Аня закрыла глаза..."
Читаешь и думаешь как они все это вынесли, но оказывается непосредственно бои и огонь и кровь
и страх и боль не самое страшное....
Гораздо страшнее что было потом после Победы, которую они добыли для нас с вами ….
"Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет... Приглашать на встречи... А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины - победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими... У нас, скажу я вам, забрали победу... Победу с нами не разделили. И было обидно... Непонятно..."
“Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила словами: “Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь”. Брат на фронте погиб. Она плакала: “Одинаково теперь – рожай девочек или мальчиков”.
"Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят - это какие-то доли секунды... Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить. Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы... Нес и целовал... Было нас пять, конаковских девчонок... А одна я вернулась к маме..."
"И пока меня нашли, я сильно отморозила ноги. Меня, видимо, снегом забросало, но я дышала, и образовалось в снегу отверстие... Такая трубка... Нашли меня санитарные собаки. Разрыли снег и шапку-ушанку мою принесли. Там у меня был паспорт смерти, у каждого были такие паспорта: какие родные, куда сообщать. Меня откопали, положили на плащ-палатку, был полный полушубок крови... Но никто не обратил внимания на мои ноги... Шесть месяцев я лежала в госпитале. Хотели ампутировать ногу, ампутировать выше колена, потому что начиналась гангрена. И я тут немножко смалодушничала, не хотела оставаться жить калекой. Зачем мне жить? Кому я нужна? Ни отца, ни матери. Обуза в жизни. Ну, кому я нужна, обрубок! Задушусь..."
“Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине – что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно – герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба…”
"Мы поехали в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку. Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам мужей. И вдруг... Я узнала оскорбление, я услышала обидные слова. До этого же кроме как: "сестричка родная", "сестричка дорогая", ничего другого не слышала... Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: "На ком ты женился? На фронтовой... У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?"
Подруга... Не буду называть ее фамилии, вдруг обидится... Военфельдшер... Трижды ранена. Кончилась война, поступила в медицинский институт. Никого из родных она не нашла, все погибли. Страшно бедствовала, мыла по ночам подъезды, чтобы прокормиться. Но никому не признавалась, что инвалид войны и имеет льготы, все документы порвала. Я спрашиваю: "Зачем ты порвала?" Она плачет: "А кто бы меня замуж взял?" - "Ну, что же, - говорю, - правильно сделала". Еще громче плачет: "Мне бы эти бумажки теперь пригодились. Болею тяжело". Представляете? Плачет."
Земной поклон Вам и вечная любовь и память наши бабушки, мамы, сестры....
мы все в неоплатном долгу перед ВАМИ....
источники