Агасфер вечный. Агасфер - вечный жид

ВЕЧНЫЙ ЖИД – главный персонаж легенды, в которой рассказывается, как один иерусалимский сапожник по имени Агасфер ударил Христа сапожной колодкой, когда тот, идя на Голгофу, остановился у его дома, чтобы отдохнуть. Христос будто бы сказал ему: «Я отдохну, но ты будешь ходить до тех пор, пока я не приду снова». С этого времени Агасфер не может умереть и странствует по свету, не находя покоя. По другому преданию, это был латинянин, привратник у дома Пилата, по имени Картафил. Он ударил Христа кулаком и в наказание должен ожидать его второго пришествия. Каждые сто лет на него нападает болезнь, после которой к Картафилу возвращается его молодость.

В Европе эта легенда возникла в 13 в. Первым ее изложил английский хронист Матвей Парижский (умер ок. 1259), который, в свою очередь, ссылается на бывшего в 1228 в Англии армянского архиепископа. Филипп Мускес, составитель фламандской хроники (ок. 1243), также рассказывает это предание.

В Италии легендарную личность Вечного Жида, как сообщает живший в 15 в. астролог Бонатти, видели в 1267 в Форли, а по свидетельству хрониста Тицио, в 15 в. Вечный Жид появился в Сиене. Его в Италии называли Буттадио, и это имя проникло в Бретань, превратившись там в Будедео. В 16 в. (1542) будущий епископ Шлезвигский, а тогда еще студент Павел фон Эйтцен, видел, как он говорит, в Гамбурге Великого Жида, стоявшего с босыми ногами в церкви перед кафедрой во время проповеди. Он, якобы, проследил его дальнейшую судьбу, о чем и сделал своим ученикам сообщение, которое потом было записано одним из них, Хризостомом Дедалусом, и напечатано в 1564. Это сообщение является основой содержания народной книги о Великом Жиде, впервые изданной в Лейдене в 1602. С тех пор книга переиздавалась много раз, с различными прибавлениями; была переведена на латинский, французский и голландский языки. С этого времени фигура Агасфера появляется в различных странах: в Голландии под именем Исаака Лакведема, в Испании под именем Хуана Эсперайен Диоса («надейся на Бога»), который носит на лбу черную повязку, чтобы скрыть огненный крест, сжигающий его мозг, который постоянно восстанавливается. Кроме того,в Берне, например, долгое время сохранялись большие башмаки Великого Жида.

Фигура Вечного Жида заняла прочное место в европейской литературе. Образ Агасфера (Вечного Жида) привлекал писателей различных стран и эпох: А.Шамиссо , К.Брентано , У.Вордсворт , П.Шелли , Дж.Р.Киплинг , Дж.Голсуорси, П.Беранже, Э.Сю , Дюма-отец , Г. Аполлинер , Х.К.Андерсен , Ф.Палудан-Мюллер, Ю.А.Стриндберг , П.Лагерквист ; Висенте Бласко Ибаньес , Марк Твен , О"Генри и многие другие литераторы черпали вдохновение в этой древней легенде.

Первоначальная идея легенды об Агасфере в различных литературных обработках получала все новые разнообразные толкования и связывалась все с новыми идеями и лицами.

В частности, Агасфера объясняли как отражение Водана , или как одно из воплощений дикого охотника.

Гете собирался сделать Агасфера героем своей поэмы. В большой поэме немецкого поэта 19 в. Юлия Мозена Agasver (1838) Вечный Жид является как резкое противоречие христианству. Совершенно иначе, скорее как проповедника религии любви трактует этот персонаж в своем романе Вечный жид (Le Juif errant , 1844–1845) французский писатель Эжен Сю. Французский политик, историк и писатель Эдгар Кине (1803–1875) в философской мистерии Агасфер (1833) превратил главного героя в символ всего человечества, пережившего свои надежды. Он говорил о своем творении, что это «история мира, Бога в мире и сомнения в мире». С другой стороны, немецкий поэт Людвиг Келер (1819–1862) в своем стихотворении Новый Агасфер (Der neue Ahasver ,1841) видит в Агасфере проповедника свободы, а эпическое стихотворение Ahasverns (1848) Г.Х.Андерсена выводит этот персонаж как «гения сомнения» и делает его представителем упорного, застывшего культа Иеговы. Роберт Гамерлинг (1830–1889) – австро-немецкий поэт и драматург, представляет его в своем эпосе Агасфер в Риме (1866) как прототип вечно страдающего, борющегося и стремящегося к идеалу человека. В поэме датского поэта Х.Х.Зеедорфа Агасфер и плуг (1961) Вечный Жид олицетворяет странствование еврейского народа и его возвращение на родину.

У основоположника русского романтизма В.А.Жуковского в его неоконченной драме Агасфер. Вечный Жид пересекаются история романтического изгнанника, свидетеля зарождения христианства, современника Христа, с историей человечества – от падения Рима до изгнания Наполеона на остров Святой Елены. У Е.А.Баратынского Вечный жид – несчастный сумасшедший, вообразивший себя вечным скитальцем.

Декабрист В.К.Кюхельбекер (1797–1846), поэт и друг Пушкина, работал над своей поэмой о Вечном Жиде с 1832 до конца своей жизни. В своих дневниках он писал о замысле этого эпического произведения: «В воображении моем означились уже четыре главные момента различных появлений Агасвера: первым будет разрушение Иерусалима, вторым падение Рима, третьим поле битвы после Бородинского или Лейпцигского побоища, четвертым смерть его последнего потомка, которого мне вместе хотелось бы представить и вообще последним человеком…»

Для творчества многих других писателей, драматургов и поэтов, в частности, Н.В.Гоголя, Л.Н.Андреева, В.В.Набокова, Б.Л.Пастернака, В.В.Иванова образ Агасфера был полон творческих возможностей и символического смысла.

Агасфер (лат. Ahasverus), или Вечный жид - легендарный персонаж, по преданию обречённый скитаться из века в век по земле до Второго пришествия Христа. Фигура «Вечного жида» появляется в сюжетах европейской литературы и живописи.

Сюжет, послуживший материалом для многих литературных, поэтических и живописных произведений, как он рисуется в его окончательном виде, следующий:

Иудей-ремесленник, мимо дома которого вели на распятие Иисуса Христа, нёсшего свой крест, отказал Иисусу и оттолкнул его, когда тот попросил позволения прислониться к стене его дома, чтобы отдохнуть, и за это был осуждён на скитание по земле до Второго пришествия и вечное презрение со стороны людей.

Диалог Агасфера и Христа, обычно входящий, с разными вариациями, во все версии:
- «Иди, чего медлишь?». - «Я могу медлить. Но труднее будет медлить тебе, ожидая Моего прихода»;
- либо «Иди, на обратном пути отдохнёшь» (подтекст: Ты Сын Божий, так воскресни после распятия и отдохни на обратном пути) - «И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти»; либо «Я пойду, но и ты пойдёшь и будешь Меня ждать».

Сущность легенды, если отвлечься от некоторых частностей, - воздаяние Божества человеку, выражающееся в вечном скитании или вечных муках человека, согрешившего против Божества.

Мауриций Готтлиб, Агасфер, 1876
Существует предание, что раз в пятьдесят лет Агасфер подходит к Иерусалиму, чтобы вымолить прощение у Гроба Господня, но каждый раз в Иерусалиме случаются страшные бури, и ему не удаётся осуществить задуманное.

Жид:
1.
Презрительное название еврея(иудея).
2.
КНИЖНОЕ
Вечный жид - вечный скиталец, бесприютный странник.
3
разговорное значение: ростовщик, «скряга», «живодёр»)
4.
Жид - Житель Иорданской долины.

Не всякий еврей - Жид, и не всякий жид - Житель Иорданской долины.

"До революции 1917 года слово «жид» оставалось употребительным в разговорном русском языке, и входило в академические словари; некоторые словари давали его без дополнительных помет (старинное/народное/презрительное), например - «Краткий толковый словарь русского языка» 1913, издания 1915 и 1916 год Петра Стояна: 1) «Жидъ - еврей, израелитъ, иудей. 2) бран. скряга, живодёръ, ростовщикъ 3) клякса».

Слово «жид» и его производные продолжало употребляться и в русской литературе, например, вышедший в 1882 году перевод пьесы Кристофера Марло назывался «Мальтийский жид». Опера Ж. Галеви (J.Halevy) фр. La Juive была известна как «Жидовка».

После революции 1917 года в РСФСР, а затем в СССР в 1920-1930-х годах большевики начали кампанию борьбы с антисемитизмом; употребление слова жид и его производных не было запрещено каким-либо специальным указом, но сначала в 1918 году был принят закон об антисемитской и погромной деятельности, в котором было записано: «Совет Народных Комиссаров объявляет антисемитское движение опасностью для дела рабочей и крестьянской революции».

Владимир Ленин, по свидетельству Анатолия Луначарского, приписал к закону: «Совнарком предписывает всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона» (то есть расстреливать)..

В 1922 году введена ещё и 83-я статья Уголовного кодекса: «Агитация и пропаганда всякого рода… в возбуждении национальной вражды и розни, карается - лишением свободы на срок не ниже одного года со строгой изоляцией».

Слово «жид», имеющее двусмысленный характер (второе значение: «скряга», «живодёр»), воспринималось оскорбительным и его употребление под тяжестью вышеперечисленных законов было изъято полностью из официального обращения (газеты, собрания, учебные заведения и т. п.), а кроме того, его употребление на бытовом уровне не приветствовалось.

20 ноября 1923 года поэты Сергей Есенин, Пётр Орешин, Сергей Клычков, Алексей Ганин в пивной вели разговоры о засилье жидов (постоянно употребляя это слово) в литературе, в органах власти, называя известные имена. Сидевший за соседним столиком еврей Родкин, услышав эти разговоры, посчитал их оскорбительными и пожаловался сотруднику милиции, после чего поэты были доставлены в отделение милиции. Затем 10 декабря над ними состоялся товарищеский суд, на котором поэты объясняли, что их беседа не носила антисемитского характера, а слово «жид» они считали вполне допустимым. Поэтов оправдали, суд широко освещался в печати и носил политический и воспитательный характер для общества в рамках компании борьбы с антисемитизмом.

Во второй четверти XX века в русском языке, в отличие от западнославянских языков, употребление слова «жид» в словарях имеет бранный, презрительный и антисемитский характер.

Политическая (а именно «черносотенная») окраска слова обозначена также в составленном в то время словаре русского языка Ушакова.

Слово «жид» и его производные были даже изъяты из репринтного переиздания словаря Даля, выполненного в 1950-х годах; в этом издании страница, где было слово «жид», отличается от остального текста словаря увеличенным интервалом между строчками.

В 1942 году генерал Алексей Жидов по «пожеланию» Иосифа Сталина сменил фамилию на Жадов.

В 2013 году православный священник, назвавший одно из имён «жидовским», был отстранён от службы на два месяца.

В остальных восточнославянских языках:

В украинском языке от слова жид официально отказались во время Центральной рады и Директории. Нормативный орфографический словарь Г. Голоскевича (1929) не содержит слово жид.

Существуют переводы Библии, в которых «Послание к Евреям» переводится как «До жидів». На Западной Украине термин «жид» в нейтральном смысле был общеупотребительным до середины XX века.

В декабре 2012 года, после того как депутат Верховной рады от объединения «Свобода» И. Мирошниченко назвал «жидовкой» бывшую жительницу Украины Милу Кунис, а затем Мирошниченко и его коллега И. Фарион заявили, что «слова „жид“, „жидовка“ и „жидовочка“ - правильные слова для называния на украинском языке евреев», руководитель медиа-проекта «Киев еврейский» Элеонора Гройсман обратилась с соответствующим запросом в министерство юстиции Украины. В полученном ею ответе было сказано, что:

"Проведённый Министерством юстиции анализ не выявил применение в актах законодательства Украины терминов «жиды», «жид» и «жидовка», а также норм, которыми бы запрещалось употребление указанных слов.

Вместе с тем, в актах законодательства Украины употребляются термины «еврейский», «лица еврейской национальности», «евреи»."

В белорусском языке слово жыд, ранее считавшееся допустимым, в том числе в речи самих евреев - например, его использовал писатель еврейского происхождения Змитрок Бядуля, в настоящее время не употребляется как нормативный этноним.

В советское время слово жыд исключалось из текста классической белорусской поэмы «Тарас на Парнасе». В современной литературной норме употребляется слово яўрэй, в неофициальной дореформенной - габрэй.

Нейтральное значение в западнославянских и соседних языках:

В польском (;yd), словацком (;id), чешском языках (;id), литовском (;ydas), венгерском (zsid;) этимологическое соответствие русскому слову жид означает как «еврей», так и «иудей» (иногда с орфографическим разграничением - в польском и чешском это слово пишется с большой буквы в этническом значении и с маленькой в религиозном), и не имеет негативного оттенка.

В ряде городов имеется или имелась улица с названием Жидовская - в Братиславе, Дубровнике, Любляне, Мариборе, Пинске (в 1920-х гг.) и др.

Названия от judaeus в других языках:

К лат. judaeus восходят также нейтральные обозначения евреев и/или иудеев во многих других европейских языках: нем. Jude, фр. juif, англ. Jew, исп. jud;o, уже упоминавшееся итал. giudeo, эст. juut и др.

В румынском языке слово jidan (жида;н) в этническом употреблении является бранным и простонародным.

Самоназвание евреев на иврите - ивр. ;;;;;;;; (йе;уди, йе;удим). Того же корня самоназвание на идише - ;;; (произносится как «йид»), мн.ч. идиш;;;;;;; («йидн»); жен. род идиш;;;;;;;;;;; («йи;дишке»).

Переносные (не национальные) значения:

Жид - слово, зафиксированное в деревенском, простонародном обращении, бранное в некоторых контекстах. Употребляется в значении «жадный или коварный человек», «скупой», «скряга». Это значение ещё в XIX веке выделилось как особое (см. словарь Даля).

От слова жид с этим значением образован глагол жидиться - «жадничать». Если судить по приведённым Далем пословицам, такое поведение воспринималось нормальным в коммерческой деятельности, но не в быту: «Живи, что брат, а торгуйся, как жид».

*Бабушка пословицы любила, часто их - как внуку говорила:
"Когда хохол родился - жид с горя, удавился"
"Иуда, предавший Христа - сам удавился, без креста"

Аналогично словопользованию в других языках: англ. to jew «обдурить», исп. judeo «мошенник», в настоящее время избегаемые как оскорбительные (так, Майкл Джексон в 1990-е годы вызвал скандал песней They Don’t Care About Us, где были слова: jew me, sue me).

В Молдавии и в некоторых других странах «жидами» называют воробьёв."

Агасфер, или Вечный Жид.

Северный океан крепко-накрепко сковал поясом вечных снегов пустынные берега двух гигантских континентов, сковал там, где лежат последние границы этих континентов, разделенных узким проливом.

Зима стремительно набирала силу. Ночной мрак и полярные вьюги неотвратимо шли на смену пасмурным северным дням.

Бледный диск негреющего светила слабо освещал небо и снег, покрывающий необозримые пространства скалистых равнин двух континентов.

От нестерпимого холода трескается земля, рвутся камни, выбрасываются фантастические снопы ледяных игл.
Эти пустынные снежные широты почти необитаемы.

Ни одно сколько-нибудь одушевленное существо, особенно из числа западноевропейских homo sapiens’ов, не может осмелиться нарушить безмолвное уединение этих ледяных краев, этих обиталищ колючего инея, ужасного холода, проклятого голода и полной биологической смерти. А между тем, как ни удивительно, на снегу двух континентов можно различить следы ног искателей приключений на свою голову. На американском материке различимы следы легкие, маленькие, свидетельствующие о том, что здесь проходила женщина, направляясь к скалам, откуда через пролив виднеется снежная пустыня противоположного материка. На снегу русского берега различимы следы более крупные и глубокие, говорящие о том, что здесь определенно проходил мужчина, направляясь к проливу.

Кажется, что эти явно одуревшие от жизненных невзгод путники надеются увидеть друг друга через узкий пролив, разделяющий континенты.

Очень, знаете ли, прелюбопытно поинтересоваться мне у какого-нибудь прохожего: что же это за путники, упорно шествующие своим довольно скорбным путем среди яростных конвульсий бурь и вьюг, сотрясающих оледеневшую природу?

Явно не случайно, что семь гвоздей, которыми подбиты сапоги мужчины, оставляют след, имеющий форму креста.

Становится все темнее, холоднее и тоскливее.

По небу разливается зловещее в своем волшебстве северное сияние.

На русском берегу застывает на коленях мужчина, с неизъяснимым отчаянием протягивая к противоположному берегу совершенно озябшие руки без меховых перчаток. А на противоположном берегу красивая молодая женщина указывает руками без рукавичек на небо.

Туман постепенно сгущается, и всё исчезает во мраке и без того мрачной ночи.
Откуда пришли эти два несчастных существа?

Кто они, эти призрачные странники, встретившиеся в полярных льдах, на границе Старого и Нового света?

Примерно так начинается мое восприятие книги известного французского писателя Эжена Сю «Агасфер».

Начнем с названия книги.

Кто такой Агасфер?

Агасфер (в латинском именовании) по прозванию «Вечный Жид» вошел персонажем в христианские легенды позднего западноевропейского Средневековья. Имя «Агасфер» - стилизованное библейское имя, произвольно заимствованное из ветхозаветной легенды об Эсфири, где еврейским «Ahasherosh» передается имя персидского царя Ксеркса.

Эсфирь (Есфирь) - героиня иудаистической мифологии, якобы спасшая свой народ в эпоху владычества Ксеркса, именуемого в Библии Артаксерксом. Живя сиротой в городе Сузы и воспитываемая родственником Мардохеем, она неожиданно оказалась в центре всеобщего внимания. Правящий в то время персидский царь разгневался на свою жену, царицу Астинь, отказавшуюся явиться на званный пир, и приказал собрать во дворце прекрасных дев, чтобы найти замену Астинь. Его выбор пал на Эсфирь.

Через свою родственницу Мардохей извещает царя о готовящемся против него заговоре и тем самым заслуживает царское благоволение, но одновременно входит в конфликт с визирем Аманом, отказываясь кланяться ему. Уязвленный визирь замышляет погубить весь иудейский народ и подстрекает царя к всеобщему уничтожению иудеев. Мардохей взывает о помощи к Эсфирь. В результате ряда сложных перипетий Амана казнят, а его место занимает Мардохей, извещающий всех подданных об отмене избиения иудеев. С тех пор дни, когда назначено было это избиение, считаются праздником пурим, то есть считаются «днем празднества и веселья».

Это - прелюдия. А теперь главное.

Согласно легенде, иерусалимский сапожник Агасфер во время шествия Иисуса Христа на Голгофу отказал ему в кратком отдыхе и велел идти дальше. За это Агасферу, в свою очередь, отказано в могильном покое. Он обречен из века в век безостановочно скитаться, дожидаясь второго пришествия Христа, который может снять с него проклятие.

В легенде об Агасфере слышны отзвуки ветхозаветного мотива проклятия Каину, которого Яхве обрекает на скитания, запрещая лишить его жизни.

Каин - старший сын Адама и Евы, земледелец. Из зависти он убивает брата Авеля, занимавшегося пастушеством. За братоубийство Каин был проклят Богом и отмечен особым знаком - «Каиновой печатью». Эта «печать» является не просто свидетельством братоубийства, а и символом непрекращающегося прижизненного страдания. Любопытно, что мотив искушения Евы змеем, отождествляемым с Сатаной, лежит в основе версии о зачатии Каина от Сатаны. Небезынтересно также и то, что в христианском средневековом искусстве образ Авеля рассматривался как прообраз Христа, а жертва Авеля - как символ евхаристии (причащения), его смерть - как предвестие смерти Христа на кресте.

В легенде об Агасфере отразились некоторые аспекты отношения средневековых христиан к евреям, а именно: в них видели людей, не имевших родины и обреченных на скитания в связи с выдачей Христа римлянам. С XIII века легенда о «Вечном Жиде» становится достоянием европейской литературы. В 1602 году выходит в свет анонимная народная книга «Краткое описание и рассказ о некоем еврее по имени Агасфер», в которой впервые герой легенды получает имя «Агасфер». В XVIII столетии европейская версия легенды об Агасфере приобретает черты комической истории и входит постоянной темой в творчество многих писателей.
Однако хватит академизма. Займёмся конкретным делом.

Тяпнув очередную рюмаху спотыкача, Агасфер ударился в воспоминания и рассказал о батяньке, пропившем свой дворянский диплом и умершем от заворота кишок, а потом поведал свою удивительную биографию.
- Дабы изложить мою биографию в надлежащем порядке, - начал Агасфер, - мне придется, пожалуй, начать рассказ с моего необычайного рождения. После того, как моей матушке не удалось пришибить метлой здоровенную и хвостатую шушеру, почтенная женщина в гневе лишилась чувств и так захворала, что пролежала много дней без чувств. Я же, согласно правилам «Акушерской Арифметики», обязанный спокойно пребывать в укромном месте еще несколько месяцев, так взбесился из-за этой проклятой шушеры, что не мог больше скрывать своего нетерпения и, заметив дырочку, выскочил что было духу на свет. Лежу я, значит, между ног матушки и не могу разобраться, куда это меня занесло. Долго я вот так лежал совсем голеньким, пока не замерз, и надумал тогда вернуться на прежнее место, да не смог отыскать обратной дороги.

Наконец решил я взбодрить свою матушку и начал то хватать ее за нос, то давать щелчки, то ударять по титьке. Однако она не просыпалась. Рассерчал я, схватил соломинку и принялся щекотать ей в левой ноздре, отчего она быстрехонько вскочила и завопила: «Шушера! Шушера!..»

А я в ответ верещу: «Ой-е-ей! Ой!..»

Мой крик еще больше напугал матушку, которая, наверное, решила, что шушера угнездилась у ее ног. Но потом успокоилась и разобралась, что к чему. Как тут она обрадовалась, слов нет выразить.
Когда я немножко подрос, матушка послала меня в школу, намереваясь сделать из сына парня, который со временем перещеголял бы всех своей ученостью. Однако тупоумные учителя ничего не могли мне дать. Поэтому я вышел из школы таким же умником, каким и вошел.

Увидев, что от школьного ученья толку нет, моя матушка отдала меня в обучение одному благородному торгашу. Я должен был стать знаменитым коммерсантом и стал бы им, если бы только у меня к этому охота была, а ее-то как раз и не было. Я предпочитал заниматься плутовскими проделками, а не серьезными вещами.
Убедившись, что никакое образование мне впрок не идет, матушка стала меня расспрашивать, к чему же у меня душа лежит. В ответ я ей говорю: «Я хочу уйти из дому, чтобы повидать чужие страны и города. Может быть, благодаря моим странствиям я стану настолько знаменитым парнем, что по возвращении в родные места каждый должен будет держать свою шляпу под мышкой, ежели пожелает со мной говорить».

Матушке сие предложение понравилось, и она сказала, что если бы мне это удалось, то, пожалуй, действительно надо поглядеть на белый свет и она готова дать мне деньжонок на дорогу.

Получив материнское напутствие и деньжата, в возрасте шестнадцати лет я начал свое преопасное путешествие.

И потопал наш проныра куда глаза глядят.

Где он только не шлялся?

А когда ему в возрасте двадцати пяти лет это нескучное времяпрепровождение немного надоело, он решил чуток поскучать в монастырской обители, чтобы затем с новыми силами окунуться в суетной мир.

В те времена, когда отрок по природе Агасфер, а по кличке Шиш пребывал под отчей крышей, еще носили башмаки с загнутыми вверх острыми носками, а жены неукоснительно соблюдали верность мужьям, да и мужья были не те, что ныне, которых сегодня зовут вертопрахами. По причине этих благословенных патриархальных нравов граждане почти не знали ревности, кроме разве той, что проистекает от чрезмерной любви, от которой даже собаки дохнут. В силу такого полного взаимного доверия все без разбору ложились спать в одну широкую кровать. Однако ж с той поры изрядно утекло воды, и нравы здорово подпортились, а потому появились отдельные кровати, дабы уберечь всех и каждого от соблазна наставить соседу рога. Ведь в доброе старое время о рогатости почтенных отцов семейств и слыхом не слыхивали, но когда монахи, бродячие певцы городских романсов и тюремного фольклора, а также безработные философы начали бросать родные места и шататься по белу свету в поисках ваучеров, приватизационных чеков и конвертируемой валюты, пошла мода на грубые солдатские башмаки, узкие походные кровати и неприличные шалости по изготовлению рогов для благовоспитанных филистеров. За примерами не стоит далеко ходить.

Как-то раз, дорогие мои приятели, забрался я в постель к женушке одного пентюха, - рассказывал наш герой, потягивая винцо. - Забрался и говорю своей красотке, что покажу ей такие чудеса, от которых она будет без ума.

Что-то плохо мне верится, - отвечает та, подзадоривая меня.

Да клянусь чем хочешь, что дай мне только волю, и я за ночь не меньше двенадцати раз нападу на тебя, а иначе пусть мне отрежут то, чем бьется мужчина с женщиной!

Так уж прямо и двенадцать! - воркует проказница. - Ври, да не завирайся!

А я уверяю, что ровно двенадцать и не палки больше!

Если ты такой шустрый, то ставлю об заклад двенадцать грошей, что в одну ночь тебе дюжины палок не осилить.

А я спорю, что осилю!

На том они и условились. Любовник потрудился на совесть и так расстарался, что и в самом деле достиг желаемого, но только три раза сыграл, что называется, всухую.

Подводя итоги, шалунья заупрямилась и начала утверждать, что любовник все-таки проиграл, а раз так, то пусть сам гонит денежки. Но тот не признал себя в проигрыше. И так они препирались без толку, пока наконец не решили отдать дело на третейский суд.

Скуповатый проказник предложил разбудить пьяненького мужа любовницы, который после щедрого угощения монастырским вином завалился спать в хлеву. В ответ он услышал категорическое нет.

Трах-тарарах! - воскликнула любовница. - Да по мне лучше потерять дюжину монет, чем рассказать моему рогоносцу о наших увлекательных играх!

На сей счет можешь не беспокоиться, - успокоил ее скупердяй, натягивая рясу. - Твой муженек нас рассудит, не зная, в чем суть спора.

Тогда согласна, - сказала капризница, успокаиваясь. - Лишь бы срама не было, а до остального мне нет дела.
На том они и порешили, а спустя полчаса постельных дел мастер обратился к рогоносцу с такой речью:

Уважаемый, прошу тебя разрешить один яростный спор между мной и твоей супругой. Случилось так, что, играя всю ночь напролет в шахматы, мы так интеллектуально устали, что вышли в сад прогуляться. Вашей супруге захотелось орехов. Я приготовил палку и поспорил с ней, что собью с дерева одним ловким ударом сразу дюжину орехов. Бросив палку, я действительно сбил ровно дюжину, но из них три штуки оказались, так сказать, сухими, то есть пустыми. Так вот ваша супруга утверждает, что я проиграл спор из-за этих трех орехов.

Это никуда не годится! - проворчал хозяин дома, зевая и почесывая свою волосатую грудь. - Если ты, душенька, проиграла, то не скупись на денежки. Брат Шиш равно потрудился, сбивая своей палкой что пустые, что полные орехи.

Клянусь Священным Ослом, ты, старина, прав! - воскликнул наш монах, радостно потирая свои пухлые ручки.
Вот таким образом и была приговорена жадная любовница к уплате заклада.

Эта и другие истории, рассказанные кое-кем, а также французским новеллистом эпохи Возрождения Николаем де Труа, настолько потешили вашего почтенного слугу, что он возымел неукротимое желание написать сборник юмористических рассказов о разных собственных приключениях, но так и не написал, хотя кое на кого и сослался, а именно - на книгу остроумного немецкого сочинителя Кристиана Рейтера (1665-1712) «Шельмуфский», которая считается первым самобытным и художественно завершенным плутовским романом в немецкой литературе

А теперь, господа, от дел веселых перейдем к делам угрюмым, то есть перейдем к совершенно другому образу Агасфера, представленному в многотомном издании Эжена Сю под одноименным названием, но прежде познакомимся с автором этого многотомника.

Прадед, дед и отец нашего писателя были врачами. Доктор Жан Батист Сю, отец писателя, во время революции 1789-1794 годов издал брошюру под названием «Мнение гражданина Сю, преподавателя медицины и ботаники, о смертной казни посредством гильотины». Автор брошюры полагал, что казнь на гильотине является чрезвычайно мучительной и посему рекомендовал заменить гильотинирование удушением.

Приверженец Бонапарта еще со времен Директории, доктор Сю сделал блестящую карьеру при Империи: он был назначен главным врачом императорской гвардии, совершил поход в Россию и пользовался милостями самого Наполеона. Все это не помешало ему во времена Реставрации отречься от прежнего режима и получить вознаграждение в виде звания королевского врача, а также члена Медицинской академии впридачу.
Эжен Сю родился 18 плювиоза XII года Французской республики, то есть 10 декабря 1804 года. Он был крестником Жозефины Богарнэ, жены первого консула, а затем императрицы, и принца Евгения Богарнэ, пасынка Наполеона.

Первоначальное образование Эжен получил в аристократическом Коллеж-Бурбон. В ту пору он был избалованным шалопаем и сорви-головой, не знавшим удержу своим дурачествам. Поведение сына чрезвычайно беспокоило папашу Сю и после одной из проделок любимого чада, жертвой которой стали винные запасы доктора, Эжен был послан на испанскую границу. Там ему пришлось принять участие в испанской войне 1823 года в должности младшего помощника врача.

По окончании войны Эжен возвратился в Париж. Однако суровый жизненный опыт его не образумил. Он вновь отдается разгульной жизни, сопровождаемой непомерными тратами, долгами и кутежами. Разгневанный папаша отправляет сына подальше от Парижа. Тот едет в Тулон работать в морском госпитале, а когда возвращается в Париж, снова принимается за старое, в результате чего его отправляют в длительное морское путешествие в качестве врача. В этом путешествии он посещает Испанию, Антильские острова, Грецию, заболевает желтой лихорадкой на Мартинике, участвует в Наваринской битве 1827 года, во время которой русско-англо-французский флот разгромил турецко-египетский флот.

В эпоху Реставрации наш шалопай являлся убежденным сторонником католической теократии и легитимной королевской власти.

Эжен Сю отнюдь не сразу нашел собственную дорогу в искусстве. Долгое время он расценивал свои литературные опыты как нечто дилетантское. В гораздо большей мере его влекло к живописи. Он даже поступает учеником к художнику-маринисту. О его успехах на этом поприще известно мало, но зато хорошо известно, что учитель активно вовлекал своего ученика в разные любовные авантюры.

В качестве успешного беллетриста Эжен Сю дебютировал в 1831 году серией морских новелл, которые заложили основу французского морского романа.

После сборника морских рассказов «Кукаратча» (1832-1834) Сю пишет «Историю французского флота в XVII веке».

В конце 30-х годов происходит весьма неприятное событие в жизни Сю. Непомерно расточительная жизнь приводит к разорению. В дальнейшем ближайшие друзья взяли на себя ведение его финансовых дел, чтобы избавить писателя от нового разорения. Прежнему беззаботному рантье-миллионеру пришел конец. Теперь ему приходится искать средства к существованию. Главным из них становится литературный заработок.
Неслыханный успех имел его роман «Парижские тайны» (1842-1843), печатавшийся полтора года в газете «Журналь де Деба». У дверей редакции каждое утро выстраивалась очередь нетерпеливых читателей, стремившихся поскорее узнать продолжение увлекательной истории.

Таким же грандиозным успехом пользовался и роман Сю «Агасфер», опубликованный в газете «Конститюсьоннель» с 25 июня 1844 года по 12 июля 1845 года. За этот роман автор получил неслыханный гонорар, повергший в трепет всех его современников, - 100 000 франков. В 1845 году «Агасфер» был издан отдельной книгой с рисунками Гаварни. Одновременно почти во всех странах Европы и Америки появились переводы романа, неизменно пользовавшиеся большим спросом у читателей. В 1849 году «Агасфер» был переделан в драму.
З

а «Парижскими тайнами» и «Агасфером» последовал ряд других социально ориентированных романов, в которых обличались пороки буржуазного общества, изображалась нищета и темнота низших классов.
Во время Февральской революции 1848 года Сю становится членом партии демократов-социалистов. В 1850 году он избирается в Законодательное собрание, получив 126 тысяч голосов избирателей.

Вершиной творчества Сю считается его роман «Тайны народа, или история одной пролетарской семьи в течение ряда веков» (1847-1857), представляющий собой грандиозную образную историю революционного движения во Франции, начиная от раннего Средневековья и кончая 1848 годом.

После переворота 2 декабря 1851 года Сю добровольно удалился в изгнание в Савойю, в местечко Аннеси, где и прожил до самой смерти. Умер он при загадочных обстоятельствах скоропостижной смертью 3 августа 1857 года, когда лечащий и преданный ему врач на некоторое время отлучился из городка. Не исключено, что к его смерти причастны иезуиты, которых он беспощадно разоблачает в «Агасфере».

Ни у кого из читателей не возникнет сомнений по поводу антиклерикальной установки «Агасфера», проявляющейся в изобличении тайных преступлений иезуитского ордена. Однако Сю не ограничивается критикой духовенства. Он в своеобразной литературно-художественной форме решает «рабочий вопрос», который в первой половине XIX века очень остро стоял на повестке дня, ибо пролетариат во многих европейских странах находился под тяжелейшим прессом безжалостной капиталистической эксплуатации, к тому же пребывал в крайне бесправном состоянии.

В свое время Карл Маркс, да и не только он, утверждал, что нищета вытекает из самой сущности труда в условиях буржуазного общества. По Марксу, наиболее богатое состояние буржуазного общества - это идеал, который все же приблизительно достигается небольшой группой людей (капиталистов), но достигается очень дорогой ценой - ценой стационарной нищеты рабочих.

Что же собой представляет рабочий с точки зрения политической экономии XIX века?

Рабочий - это пролетарий. Согласно словарям, пролетарий (от лат. proletarius, от proles - потомство) - это человек, принадлежащий к неимущему слою граждан в Древнем Риме, деклассированный элемент древнеримского общества; представитель рабочего класса при капитализме. В более общем смысле пролетарий - это тот, кто не обладает ни капиталом, ни земельной рентой, живет исключительно только собственным трудом, причем живет так называемым абстрактным, односторонним трудом, то есть трудом узко специализированным, определяемым потребностями машинно-фабричного капиталистического производства. Именно этого пролетарий политэкономия XIX века рассматривает как рабочего.

Маркс полагал, что рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит. Соответственно, рабочий становится тем более дешевым, чем больше товаров он создает.

Чем это объясняется?

По мнению Маркса, предмет, производимый в условиях буржуазного общества наемным трудом, противостоит труду как некая чуждая сила, не зависящая от производителя. К этому присовокупляется следующее: продукт труда есть опредмеченный труд, то есть осуществление труда есть его опредмечивание (создание неких предметов). Социально-этический смысл данного опредмечивания заключается в том, что опредмечивание труда рабочего в системе капиталистического производства выступает, во-первых, как утрата предмета в виде отчуждения предмета от его создателя и, во-вторых, как закабаление предметом, который не подчиняется воле производителя. Другими словами, рабочий относится к продукту своего труда как к чужому предмету. Чем больше он изматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим, тем беднее становится он сам, его внутренний мир и его личное имущество. Точно так же, по мнению Маркса, обстоит дело и в религии. Чем больше человек вкладывает в Бога, тем меньше остается в нем самом. Самоотчуждение рабочего в продукте его труда имеет не только то значение, что труд приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что этот труд становится противостоящей рабочему самостоятельной силой, причем силой чуждой и враждебной.

Отчуждение, считает Маркс, проявляется не только в конечном продукте производства, но и в самой производственной деятельности. Следовательно, если продукт труда есть самоотчуждение, то и само производство должно быть деятельным самоотчуждением, самоотчуждением деятельности, деятельностью самоотчуждения. По отношению к личности рабочего это значит, что рабочий в своем труде не утверждает себя, а отрицает, не развертывает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет собственную физическую природу и разрушает свой собственный дух. Поэтому рабочий капиталистического предприятия только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя.
Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. В результате, резюмирует Маркс, получается такое состояние дел, когда рабочий человек чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций (еда, питье, половой акт и т. п.), а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь подневольным животным, тупой скотиной.

В иной форме аналогичные мысли высказывает Эжен Сю. Своеобразие предлагаемого им подхода к «рабочему вопросу» заключается в том, что автором берется за основу хорошо известный и широко распространенный сюжет об Агасфере, или Вечном Жиде. Но в отличие от уже известных трактовок данного сюжета (богословских и даже литературно-сатирических) французский писатель впервые дает его социальную трактовку. В объемном романе Агасфер является воплощением как бы проклятого от века и на века пролетариата, который нигде не может обрести достойного человека существования.

И все же почему в лице Агасфера рабочий класс осужден почти на самоубийственное существование?

Еще раз обратимся к легенде. Согласно ее упрощенной версии, когда Христа вели на Голгофу, он, утомленный тяжестью креста, попытался передохнуть у дома одного ремесленника. Но тот, измученный работой и озлобленный на тяжелую жизнь, оттолкнул Христа со словами: «Иди и не останавливайся». В ответ он услышал: «Я пойду, но и ты будешь ходить до скончания века». Таким образом, пролетариат проклят потому, что один из них когда-то проявил бессердечие, черствость и неоправданную злобу. Иными словами, Господь наказал ремесленника Агасфера и в его потомстве весь рабочий класс. Как было сказано Агасферу, иди, не ведая отдыха и покоя. Так и на протяжении многих веков безжалостные властители мира сего говорили рабочим, чтобы они трудились без отдыха и покоя в поте лица своего. Смысл подобных речений находит свое отчетливое выражение в идеологии и политике католического ордена иезуитов, наиболее изощренных защитников не только католицизма, но и тех мирских ценностей, которые признавались или благословлялись папским Римом. Поэтому не случайно тема разоблачения происков иезуитов занимает в романе Сю центральное место.

Во Франции вопрос о тайной политике и действиях иезуитов всплыл в начале 40-х годов XIX века и приобрел необычайную остроту. Объясняется это тем, что во время Французской революции 1789-1794 годов церкви как идеологическому оплоту феодализма и абсолютизма был нанесен очень болезненный удар. Погибли или были репрессированы многие священники. Террор, обрушившийся на головы клириков, напугал их и заставил на какое-то время утихомириться. Однако в период Реставрации 1814-1815 и 1815-1830 годов и после Июльской монархической революции 1830 года церкви было возвращено ее прежнее политическое положение. Правда, Июльская революция несколько потеснила клерикалов, поскольку к власти рвалась крупная буржуазия, потребовавшая от Рима обуздания ультрамонтанства (фр. ultramontain - букв. находящийся за Альпами (по отношению к Франции) от лат. ultra - далее, за пределами + mons (montis) - гора), то есть определенного направления в католицизме, возникшего в XV веке и добивавшегося неограниченного права римского папы на вмешательство в религиозные и светские дела любого католического государства, и взнуздания наиболее «проштрафившихся» орденов, особенно иезуитского. С внешней стороны требование июльского правительства было удовлетворено. Однако на деле католическая церковь ничуть не пострадала и продолжала активно самоутверждаться. К началу 40-х годов возросло число церквей и монастырей, увеличилось количество религиозных ассоциаций и религиозных изданий. Как результат, был поднят вопрос о передаче в руки церковников дел народного образования. Подобные претензии вызвали протесты даже со стороны лиц, наделенных министерской властью и представляющих интересы монархии. Ведь ни для кого не было секретом, что именно иезуиты побуждали духовенство к проведению активной, наступательной политики, особенно в области народного образования.

Но это все, как говорится, «цветочки», были еще и «ягодки». Так, в годы Реставрации при активном участии иезуитов был провозглашен «белый террор», охвативший юг Франции. Под эгидой преследования сподвижников и просто сочувствующих павшему «тирану», то есть Наполеону, в Тулузе, Ниме, Авиньоне и других городах избивали протестантов и громили их имущество. Убито было несколько генералов, известных своей службой наполеоновской империи. Свыше ста тысяч человек бросили в тюрьмы. В этой атмосфере религиозно-гражданской войны состоялась передача среднего образования почти целиком в руки духовенства. Отныне учителя должны были иметь аттестат поведения, выдававшийся священником. Во всех школьных советах заседали представители церкви. Мало того, вскоре от всякого служащего стали требовать свидетельство о хорошем поведении, подтвержденное представителем церкви.

В 1843 году вопрос о деятельности иезуитов обсуждался в высших политических кругах Франции. В разгаре этой полемики начал публиковаться «Агасфер», который сыграл крупную роль в борьбе общественной оппозиции против иезуитов.

Как и при каких условиях возник орден иезуитов?

С банальной быстротечностью
хотя мы все умрём,
еврейство слиплось с вечностью,
как муха - с янтарём.

Чему так рад седой еврей
в его преклонные года?
Старик заметно стал бодрей,
узнав про Вечного Жида.

И. Губерман

Вечный Жид (далее ВЖ), он же Агасфер (лат. Ahasverus) — легендарный персонаж, по преданию обреченный скитаться из века в век по земле до Второго пришествия Христа. Фигура ВЖ появляется в сюжетах европейской литературы и живописи. Это, пожалуй, одна из самых известных фигур мировой мифологии, вызывающая различные, нередко противоречивые толкования и эмоции. ВЖ ужасает, завораживает, будоражит воображение, привлекает и отталкивает одновременно. Его представляли то неутомимым странником, то неистовым борцом за веру, то непреклонным моралистом, то страдающим от мировой скорби, то благодетелем и спасителем, олицетворяющим идею любви и взаимопонимания между людьми, то злым духом, то провозвестником конца света, то революционером прометеевского типа, то символической фигурой, олицетворяющей неправедное преследование евреев, а то и собирательным образом коллективного греха еврейского народа, который приговорен к вечному рассеянию и к жизни без родины. Одни видят в нем символ человечества, вечно обреченного шагать по пути прогресса, другие — аллегорическое изображение судьбы еврейского народа, третьи ищут в нем антисемитский подтекст. Столь же противоречивы и варианты мифа. Агасфер одновременно и враг Христа, и свидетель о Христе, и грешник, и доброе знамение для всего мира, и несмываемое клеймо, и защитник угнетенных.

Известный российский культуролог С.С.Аверинцев отметил, что структурный принцип легенды представляет собой двойной парадокс, когда темное и светлое дважды меняются местами: бессмертие, желанная цель человеческих усилий, в данном случае оборачивается проклятием, а проклятие - милостью (возможностью искупления).

Данный сюжет, послуживший материалом для многих литературных, поэтических и живописных произведений, как он рисуется в его окончательном виде, следующий: иудей-ремесленник, мимо дома которого вели на распятие Иисуса Христа, несшего Свой Крест, отказал Иисусу и оттолкнул его, когда тот попросил позволения прислониться к стене его дома, чтобы отдохнуть, и за это был осуждён на скитание по земле до Второго пришествия и вечное презрение со стороны людей.

Диалог Агасфера и Христа, обычно входящий, с разными вариациями, во все версии: «Иди, чего медлишь?». — «Я могу медлить. Но труднее будет медлить тебе, ожидая Моего прихода»; либо «Иди, на обратном пути отдохнёшь» (подтекст: Ты Сын Божий, так воскресни после распятия и отдохни на обратном пути) — «И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти»; либо «Я пойду, но и ты пойдешь и будешь Меня ждать».

Сущность легенды, если отвлечься от некоторых частностей, — воздаяние Божества человеку, выражающееся в вечном скитании или вечных муках человека, согрешившего против Божества.

В кошеле ВЖ лежит что-то вроде православного неразменного пятака, благодаря чему кошелёк никогда не пустеет. В одной французской балладе, посвященной Вечному Жиду, говорилось, что в его кармане постоянно лежат пять су (французские деньги того времени), которые, несмотря на то, что он их тратит, снова появляются у него, - французский вариант русского неразменного пятака. Эти пять су вошли в поговорку. До сих пор говорят, что у того или другого есть "пять су Вечного Жида". Отсюда некоторые делают выводы, что он иллюстрирует весь жидовский народ, коему суждено безвременно скитаться по миру, но при этом не оставаться без копейки в кармане.

Среди славянских народов популярна легенда, по которой самочувствие ВЖ напрямую связано с фазами луны. К концу лунного цикла он превращается в дряхлого старика, но с нарождением нового месяца опять молодеет. Он также способен превращаться в собаку и в разную другую домашнюю живность, что и практикует время от времени в знак покаяния.

В лесистых горных местностях ВЖ часто является в виде свирепого охотника. Когда поднимается буря, люди говорят, что это проходит поблизости Дикий Стрелок — Странствующий Еврей. Во французских провинциях Пикардии и Бретани и сейчас, когда ветер неожиданно взметает дорожную пыль, простой народ так же говорит, что это Вечный Жид прошел. Швейцарская легенда повествует о том, как ВЖ стоял, объятый скорбью, под горою Маттерхорн. Некий альпинист спросил его, отчего тот печален, и услышал в ответ, что сотни лет назад ВЖ уже побывал на этом месте и видел прекрасный город, от которого ныне не осталось ни следа. В день Страшного Суда он снова придет к подножью великой горы и будет прощен.

В Альпах до сих пор верят, что Вечный Жид существует. Именно его слезы, замерзнув, превращаются в глетчеры, которые питают некоторые горные озера. Каждого путешествующего пожилого, но крепкого телом еврея принимают в Альпах за Агасфера, причем считается, что встреча с ним предвещает несчастье.

Родственным ВЖ может считаться и Дикий Охотник германской мифологии, восходящий к образу древнегерманского бога Одина (Вотана), во главе воинства мертвецов проносящегося по небу. Дикий Охотник выходит на охоту преимущественно зимними ночами и приносит несчастье тому, кто ему попадается на пути. Вечный Жид встает в один ряд и с таким известным героем народных легенд как Рюбецаль (дух гор Крконош в Силезии и Богемии, олицетворение горной непогоды), а иногда и просто ассоциируется с ними.

Существует так же предание, что раз в пятьдесят лет Агасфер подходит к Иерусалиму, чтобы вымолить прощение у Гроба Господня, но каждый раз в Иерусалиме случаются страшные бури, и ему не удаётся осуществить задуманное.

Близкими к Агасферу в этом отношении являются легенды о:
Как и эти легенды, легенда об Агасфере возникла по-видимому при столкновении христианства с языческими верованиями; при вытеснении христианством остатков этих верований и получилось «приспособление» языческой или иудейской легенды к христианству. При этом мотив мести вполне отчётливо сохранился и в новой редакции.

Большое число вариантов легенды в византийских сказаниях (а отсюда — в древнерусских) показывает огромное её распространение в фольклоре. Тут и кузнец, ковавший гвозди для Христа и обречённый вечно ковать их, и Иуда Искариот, осуждённый на вечное скитание; многие из преданий о загробных муках относятся к тому же типу.

Нелишне заметить, что в образе Wandering Jew («странствующего жида»), где акцент перемещен с личного бессмертия на вечное странствие, немалую роль играет представление о евреях как о народе-кочевнике, изначально более склонном к странствиям, чем к «сидению на земле». Ведь и праотец Авраам получил в вечное наследие землю Ханаанскую, чтобы «ходить по ней», а отнюдь не сидеть на месте. Мидраш Раба также содержит легенду о том, что Авраам после смерти Сары был еще молод, полон сил и женился на женщине по имени Кетура, намереваясь жить вечно. Господь пообещал великому праведнику, что законы природы не будут иметь над ним власти и умрет он, только если сам о том попросит. Авраам и Кетура вырастили многочисленных детей, ставших главами племен. И вот однажды им пришлось принимать у себя за столом старика, который не мог удержать в руках ложку. Узнав, что тот старше его всего на несколько лет, Авраам обратился к Творцу с молитвой о скорой смерти, «пока не стал он обузой для самого себя и своих близких», и был послан к нему Ангел-избавитель.

Сходный мотив встречается и в арабских преданиях о Самири, сотворившем золотого тельца (Коран, XX, 89) и в тюркских сказаниях о Джидай-Хане (сообщено Г. Н. Потаниным). Сюда же можно добавить также талмудическую историю о городе Луз, жители которого никогда не умирали. Когда кому-то из них надоедало жить, он вынужден был покинуть пределы городской черты.

Как первое задокументированное свидетельство мифа об Агасфере можно трактовать рассказ из сборника VI века «Лей-монарьон» Иоанна Мошаса повествующий о том, как один странствующий монах случайно встретил изможденного, оборванного эфиопа. Странный путник сказал, что он тот, кто «Творца мира, Господа нашего Иисуса Христа, идущего на казнь, ударил по лицу».

В Европе первые дошедшие до нас варианты изложенной в начале статьи легенды относятся к довольно позднему времени — к XIII веку. Судя по тому, что подобные легенды отчасти включены в путешествия к святым местам, можно было бы думать, что они заимствованы из византийских и восточных источников, но можно допустить, что они возникли и самостоятельно, так как месть являлась общераспространённым обычаем.

Итальянская версия, где герой называется Buttadeo или Bottadio («ударивший бога»), не носит на себе заметных следов заимствований с Востока; в итальянском фольклоре герой — личность, которая уже утратила следы своего преступления; это просто добрый волшебник, дающий добрые советы и выручающий из беды. Итальянский астролог Гвидо Бонатти сообщает, что в 1267 г. проследовал на поклонение в монастырь св. Якова современник земной жизни Спасителя, звавшийся Иоанном Буттадейом (Joannes Buttadeus), который получил свое прозвище вследствие того, что нанес удар Спасителю, во время Его шествия на Голгофу (buttare — бить, ударять; deus — Бог). И. Христос сказал этому Иоанну: «Ты дождешься моего возвращения», и последний принужден странствовать до второго Пришествия. В бретонских народных преданиях поныне уцелела форма Boudedeo, как прозвище ВЖ.

То же предание изложено с большими подробностями в «Путеводителе по Иерусалиму» («Liber terrae sanctae Jerusalem»), составленном в конце XIV в. для паломников, отправлявшихся к Святым местам (см. «Archives de l’Orient latin», т. III). В «Путеводителе» указано место близ Иерусалима, где, по народному преданию, Иоанн Буттадей ударил Иисуса Христа, причем сказал ему дерзкие слова: «Ступай мимо, отправляйся на смерть». Христос ответил ему: «Я пойду, но ты не умрешь до моего возвращения». Далее в «Путеводителе» прибавлено, что многие-де встречали в разных местах этого человека, скитающегося по миру, но что не следует его смешивать с другим долговечным, Иоанном, настоящее имя которого Devotus Deo (преданный Богу), а не Buttadeus, как ошибочно величают его в народе; Joannes Devotu s Deo был-де оруженосцем Карла Великого и прожил, по преданию, 250 лет. Легенда о долговечном оруженосце Карла Великого — Joannes de Temporibus, умершем, по словам летописца Викентия Белловакского, в 1139 году, представляется, действительно, независимой от легенды о ВЖ; однако, в Испании и в Португалии ВЖ является с тем же прозвищем — Juan de Voto-a-Dios (Хуан, преданный Богу) и Joan de Espera-em-Dios (Жоан, надежда на Бога).

В Италии большое распространение получила легенда, согласно которой Вечный Жид (в Италии его называли Джованни Боттадио) является апостолом Иоанном. Считали, что Иоанн не умер, а только спит в своем гробу в Эфесе и перед Страшным Судом снова восстанет и начнет проповедовать Евангелие. В доказательство приводилось сообщение о том, что вождь арабов Фадила рассказывал, как однажды в пустынном месте он встретил величественного старца с длинной седой бородой, который поведал ему, что он по повелению Иисуса должен жить до конца мира. Старца арабы называли Зерибом, избранным сыном.

В другом сообщении некий Антонио ди Франческо ди Андреа поведал, что он сам встречался с удивительным старцем, который совершал всевозможные чудеса и добрые дела. Он рассказал также, что возмущенные жители итальянского города Виченцы хотели повесить Боттадио как шпиона, но самые толстые веревки не выдерживали и рвались, так что его отпустили, не причинив никакого вреда. Его заключали в самые крепкие и хорошо охраняемые темницы, но наутро не обнаруживали там никого. В Тоскане Боттадио считали провидцем, и каждый расспрашивал его больше о своем будущем, нежели о казни Христа. Советы Боттадио всегда были нравственны и миролюбивы, он, казалось, проникал в душу каждого и знал о человеке такое, чего никто другой знать не мог.

Иной представляется версия, исходящая из среды монахов-начетчиков, хранителей легенд и апокрифов. В первом варианте, более раннем (впервые в "Цветах истории", 1228, у англичанина Роджера из Вендовера, ум.1236), герой — воин-латинянин, бывший привратником претории Пилата, откуда его имя — Картафилос (что значит «привратник»); это — не вечный скиталец, а лишь вечно живущий; он крещён и ведёт святую жизнь. Ударение в данном случае на том, что этот человек — живой свидетель дел Иисуса. Позднее эту историю включил в свою сводную «Большую хронику» монах того же аббатства в Сент-Олбансе Мэтью Парисский, со слов одного армянского епископа, посетившего Англию в 1228 году: когда евреи влекли осужденного Спасителя мимо врат претории, Картофил ударил Его в спину и сказал с презрительной усмешкой: «Иди же скорее, Иисус, что Ты так медлишь!» Христос посмотрел на него строго и возразил: «Я иду, но ты будешь ждать моего возвращения». С той поры живет Картофил, ожидая пришествия Христова: он принял крещениe и был наречен Иосифом, это имя дал ему крестивший его Ананий (тот самый, кто окрестил апостола Павла). Всякий раз, как ему минет сто лет, на Картофила-Иосифа. нападает немощь, кажущаяся неизлечимою, но затем он снова становится здоров и молод, каким был в пору крестной смерти Спасителя (30 лет). — Иосиф-Картофил ведет праведную жизнь в сообществе духовных лиц и отнюдь не обречен на скитание по миpy, как ВЖ. Обычное его местопребывание на Востоке, в Армении. Сходный рассказ приведен в хронике Филиппа Мускэ (Philippe Mousket), которого посетил тот же армянский епископ, как и Матвея Парисского, в 1243 г. Имя героя впоследствии истолковывалось схоластиками как καρτα φιλος, что значит «очень любимый»; этот эпитет прилагается в Евангелии от Иоанна к тому ученику, который возлежал у груди Иисуса во время тайной вечери и к которому обращены слова Иисуса: «Если я хочу, чтобы он остался, пока я не приду — что тебе до того? Ты иди за мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет»… (Ев. Иоан., XXI, 22-23). Этим учеником считают самого евангелиста Иоанна, который будто бы и по сей день жив и ожидает возвращения Спасителя на землю.Но такое толкование евангельского стиха — толкование софистическое, хотя бы потому, что следующий же стих опровергает его. Никаких намёков на легенду об Агасфере в Евангелии нет. Напротив, ясно, что легенда в специфически-христианских версиях гораздо более позднего происхождения, чем Евангелие. Хотя, христианские корни легенды об Агасфере можно найти в Евангелии от Матфея (16: 28), где приведены такие слова Иисуса: "Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем".

Некоторые исследователи обнаружили элементы легенды о ВЖ в тевтонской легенде о Вечном охотника, некоторые из которых перекликаются с мифами о Одина.

В итальянских народных преданиях личность ВЖ отождествляется с Малхом. Имя Малха взято из Евангелия (от Иоанна, XVIII, 10), причем в легендах Малх, раб первосвященника, которому апостол Петр отсек ухо в Гефсиманском саду, отождествляется со служителем первосвященника Анны, который ударил Иисуса по щеке, сказав: «Так отвечаешь Ты первосвященнику?» В наказание за свою дерзость, Малх, служитель Анны, осужден на вечное пребывание в подземном склепе, где он ходит безостановочно вокруг столба, так что даже пол опустился у него под ногами. Этот рассказ о Малхе сообщен в записках итальянских путешественников XV—XVII вв. (Fabri, Alcarotti, Troilo, Ligrenzi) в Иepyсалим. На связь палестинских преданий о Малхе с итальянскими рассказами о ВЖ, носящем то же имя (Malchu s, Marku), указали Гастон Парис и Александр Веселовский, причем последний отметил, что в древнерусских «Вопросах и ответах» («Памятники старинной русской литературы», III, 172 и в др. списках) личность Малха, которому ап. Петр отсек ухо, различается от личности воина, ударившего И. Христа в присутствии первосвященника: этот воин именуется «Фалсатом», «Фаласом» или «Феофилактом», рабом Каиафы. С другой стороны, в славянских текстах Фалас (Фалсат и т. д.) отождествляется с сотником Лонгином, прободившим И. Христа на кресте; он оказывается и расслабленным, некогда исцеленным Христом, но не признавшим Его и ударившим по ланите Иисуса на распятии. Лонгин осужден за это на вечную муку: его трижды в день поглощает зверь, и трижды Лонгин снова оживает (А. Веселовский, «К вопросу об образовании местных легенд в Палестине», 1885).

В этом, втором, варианте, где имя героя Buttadeus, или Малх (имя раба Кайафы — Иоан., XVIII, 10), или Ян Родуин (чисто национальное имя) и так далее, герой осуждён блуждать в каменном подземелье; это по-видимому притча, иллюстрирующая проповеди монахов, а в дальнейшем второй вариант приобретает характер описания чудес в авантюрном романе (уже в XVI—XVII века). Таким образом в легенде нашли отражение: 1) народные сказания и 2) новое религиозное учение, которое в эпоху возникновения легенды исходило уже из среды проповедников и монахов, социально (отчасти и национально) чуждой народу; развитие легенды в дальнейшем идёт также по двум руслам — фольклорному (крестьянская среда) и книжному (среда монашества).

Любопытны свидетельства итальянских писателей XV века о каком-то лице, принявшем на себя роль ВЖ и разыгравшем ее довольно успешно в Болонье, Флоренции и других городах Тосканы и св. Италии в первой четверти XV века, обнародованы Морпурго (Morpurgo, «L’Ebreo errante in Italia», Флоренция, 1890).

Предания о воине-Картофиле, привратнике римской претории, о сотнике Лонгине и о Фаласе-Феофилакте послужили основанием гипотезы, что легенда о ВЖ первоначально сложилась не об еврее, а об латинянине. Именно в народной среде герой стал евреем, караемым Христом за весь свой народ и часто символизирующим его. Еврейство, рассеянное по Европе, скитающееся и преследуемое, могло легко дать материал для такого образа. Но предания об еврее Малхе, по-видимому, одновременны со сходными рассказами о воине, родом латинянине, так что наиболее вероятным является другое предположение, а именно, что в раннюю пору возникли разные предания однородного содержания о различных свидетелях суда над Христом и Его страстей — предания, происхождение которых объясняется словами Спасителя: «Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в царствии Своем» (Матф., XVI, 28; Лука, IX, 27; Марк IX, 1; Иоанн, XXI, 22). Окончательная, изложенная в начале версия легенды дошла до нас лишь в образцах XVI—XVII веков, и столь распространённое название «Вечный жид»:

• лат. «judeus immortalis» — «бессмертный еврей»,
• итал. «l’ebreo errante»,
• фр. «le juif errant»,
• англ. «the wandering jew» — «странствующий жид»,
• нем. «der ewige Jude»,
• чешское и польское «wieczny Żyd» — «вечный жид»

средним векам неизвестно.

На протяжении XVI века сообщения о встрече с ВЖ поступали постоянно и из самых разных мест. В 1505 году он помог ткачу по имени Кокот найти клад, который спрятали во дворце богемских королей шестью­десятью годами раньше, во время пре­дыдущего визита Картафила в эти мес­та. Вскоре после этого в связи с завое­ванием арабами города Элван он бесе­довал с арабским героем Фадхилахом и нарек его именем Басси Хадхрет Исса.

В двадцатые годы XVI века ВЖ нанес во Флоренции визит величайшему врачу-оккультисту Корнелию Генриху Агриппе фон Ноттесгейму (1486–1535). Древний старик, назвавшийся Картофилом, сыном Мирьям, молил великого некроманта позволить ему заглянуть в созданное им зеркало, способное отражать события давно минувших лет, произошедшие в различных отдаленных местах. Он мечтал увидеть Ревекку, единственную дочь рабби Эвен Эзера, с которой в молодости прогуливался в отцовском саду на берегу Кидрона и на холмах города-убежища Рамот Гилеада.

Зимой 1547 года в церкви в Гамбур­ге его видел студент Пауль фон Эйтцен, будущий епископ Шлезвига. Вы­сокий длинноволосый мужчина, обря­женный в лохмотья и босой в любое ненастье — так видевшие ВЖ описывают его. Благоговейно вслу­шиваясь в слова проповеди, он вздыхал и ударял себя в грудь при каждом упо­минании Иисуса. После службы Айцену удалось разговорить его, и будущий епископ с восторгом выслушал рассказ того, кто теперь называл себя Агасфе­ром, о волнующих подробностях как его жизни, так и бессчетного числа из­вестнейших людей, с которыми сводила его судьба за столетия странствий. ВЖ обладал исчерпывающими познаниями в области истории и изъяс­нялся на многих языках — эти обстоя­тельства всегда подчеркивают общав­шиеся с ним люди. Кроме того, он ни­когда не смеялся, отказывался от денег и подношений и давал резкую отповедь любому, кто позволял себе богохульни­чать в адрес Бога или Христа. Видимо, Агасфера в это время в Гамбурге видели очень многие, что да­же вызвало к жизни публикацию известного памфлета, излагающего исто­рию ВЖ (тогдашнее прояв­ление антисемитизма?). Говорили, что много лет назад его видели в Люнебурге, где он спал на камнях прямо за границей города. Через несколько лет после этого его видели в Зундвите, недалеко от Бойшау. Он нес корзину, из которой рос мох. ВЖ отдыхает только в канун Рождества, если найдет брошенный в поле плуг, поскольку может сидеть только на нем.

В 1575 году секретарь Кристофер Краузе и мастер Якоб фон Голыптейн, посланники при испанском дворе, виде­ли Агасфера во время поездки по Мадриду. Ближе к концу XVI века его встреча­ли в Вене, в 1601 году в Кракове и Москве (есть невнятные свидетельства того, что в Москве он действительно побывал и кое с кем общался), 1602 - Праге, в 1603 — Любеке, где его появление засвидетельствовано более чем документально — записью в городской хронике, сделанной бургомистром, историком и богословом на латыни: «Минувшего года 14 января в Любеке появился известный бессмертный еврей, которого Христос, идя на распятие, обрек на искупление», а годом позже уже в Париже. В 1633 он вер­нулся в Гамбург, в 1640 оказался в Брюсселе, через 2 года он в Лейпци­ге, в 1644 - снова в Париже, 1652 - в Скаре (Швеция), 1658 - в Стэнфорде (Англия), где явился в пурпурном костюме с посохом странника и белоснежными бородой и копной волос некоему Сэмюэлю Уэллису, страдавшему чахоткой в последней стадии, одарив тоо чудодейственным рецептом, принесшим тому быстрое исцеление, после чего богословы Стэнфорда долго спорили о том, был ли пришелец ангелом или дьяволом, 1672 - в Астрахани (Россию), 1721 — в Мюнхене, 1774 - в Брюсселе (Бельгия, входившая в то время в состав Священной Римской империи) и Берне (Швейцария), где до сих пор хранятся его трость и башмаки.

Когда в конце XVII века некто, назвавшийся «Агасфером, членом фарисейского Синедриона», снова объявился в Англии, собирая в английских городах изрядные толпы и подробно рассказывая о внешности и характерах апостолов, с которыми был лично знаком, тем самым внося массу важных поправок в тексты евангелий; скептически настроенные англичане решили проверить, действительно ли он тот, за кого его принимают. Оксфорд и Кембридж прислали своих профессоров, которые устроили ему пристрастный экзамен. Однако познания его в древнейшей истории, в географии самых отдаленных уголков Земли, которые он посетил или якобы посетил, были поразительны. Когда ему внезапно задали вопрос на арабском, он без малейшего акцента отвечал на этом языке. Он говорил чуть ли не на всех языках, как европейских, так и восточных.

Но наиболее пикантной из всех историй о ВЖ в Англии, последняя из которых относится к 1830 году, является диспут в Оксфорде между «подлинным» Исааком Лакедемом (это имя применительно к ВЖ впервые появилось в анонимной поэме начала XVII века «La complainte du Juif errant) и «самозванцем» Агасфером, описанный в книге Дж. С. Вирека и П. Элдриджа «Мои первые два тысячелетия. Автобиография Вечного жида». Особое возмущение Исаака Лакедема вызвала притворная бедность авантюриста, вздумавшего морочить головы оксфордской профессуре, «ибо всем известно, что ВЖ богаче всех королей».

Наряду с сотнями странствующих евреев, являвшихся жителям Парижа, Брюсселя, Мадрида, Брюгге, Москвы, Кракова и множества иных городов Европы, существовал иерусалимский ВЖ, никогда не покидавший родного города. О нем немало рассказали путешественники, посещавшие Святую землю. Старик неоднократно сообщал им, что проклятие его именно в том и состояло, чтобы, дожидаясь второго пришествия, оставаться прикованным к тому месту на Виа Долороза, где он совершил свое прискорбное богохульство. Паломники рассказывали, что он заточен турками в тесную пещеру, по которой ходит, бия себя в грудь, не может ни сесть, ни лечь, ни пить, ни есть, носит прохудившееся платье римских времен и разговаривает исключительно по-арамейски. Он — не кто иной, как Малх (Малхус), ударивший Иисуса и обреченный до Судного дня бродить вокруг столба, к которому тот был привязан во время бичевания. Подобные свидетельства утвердили мнение о том, что в мире существуют два ВЖ Один из них — Буттодеус-Малх — «прикован» к месту своего преступления, а другой — Агасфер-Картофил — странствует по миру. На этом настаивает Мартин Дрешер в брошюре «De duobus testibus vivis pasiones Christi» (1668). Другая брошюра тех времен утверждает, что двое вечных странников — не кто иные, как Картофил и его жена, вместе прогнавшие Иисуса, присевшего отдохнуть перед их домом во время несения креста. Несущие проклятие супруги встречаются на час всего один раз в сто лет.

Немецкая народная книга об Агасфере — самый ранний вариант последней версии — относится к 1602, называется "Новое сообщение об Иерусалимском жиде, именуемом Агасфером, видевшем распятие нашего Господа Иисуса Христа и находящемся еще в живых" и описывает встречу епископа Эйтцена с Агасфером в 1564.

История повествует о том, как ученик Мартина Лютера Пауль фон Эйтцен, доктор богословия и шлезвигский епископ, рассказывал нескольким лицам, что в молодости, закончив образование в Виттенберге и вернувшись в середине XVI века к своим родителям в Гамбург, он в первое же воскресенье отправился в церковь, где во время проповеди им был замечен человек высокого роста с длинными, падавшими на плечи волосами, босой, стоявший прямо против кафедры и с большим вниманием слушавший проповедника. Каждый раз, когда произносилось имя Иисуса, он склонялся с выражением величайшего благоговения, ударял себя в грудь и вздыхал. На нем, несмотря на холодную зиму, не было никакой другой одежды, кроме панталон, чрезвычайно изодранных внизу, и кафтана, опоясанного ремнем. На вид ему казалось лет пятьдесят. Многие присутствовавшие говорили, что видели этого человека почти во всех странах Европы.

После проповеди фон Эйтцен подошел к старику и спросил его, откуда он пришел, куда идет и сколько времени пробудет здесь. На это тот очень скромно ответил, что он родом еврей из Иерусалима, зовут его Агасфер, а по профессии он сапожник. Старик сказал также, что он собственными глазами видел крестную смерть Спасителя, и, продолжая жить с того времени, посетил многие страны и города, в доказательство чего рассказал многие подробности о жизни других народов. О жизни Христа он также сообщил много нового, чего не знали ни историки, ни даже евангелисты. Особенно подробно он описал последние минуты жизни Христа.

Далее Агасфер рассказал, что во время суда над Иисусом он жил в Иерусалиме и вместе с другими евреями считал Спасителя лжепророком и возмутителем спокойствия, которого следовало распять или казнить каким-либо другим способом. Когда ведомый на казнь Христос остановился у дверей его дома, чтобы отдохнуть, сапожник из злобы и тщеславного чувства, желая похвастаться перед своими соплеменниками рвением, стал гнать Иисуса и сказал, что Он должен идти туда, куда лежит Его путь. На это Христос, строго взглянув на него, проговорил: "Я хочу здесь стоять и отдыхать, ты же должен ходить до второго Моего пришествия".

Не в силах противиться неведомой силе, Агасфер последовал за Христом и присутствовал при Его распятии, страдании и смерти. Когда все разошлись с Голгофы, ему стало страшно возвращаться в Иерусалим и он, не заходя домой к семье, отправился странствовать. Бог, по его мнению, оставил его в живых до Страшного Суда, с тем, чтобы он постоянно свидетельствовал верующим обо всем случившемся, поэтому Агасфер с терпением и со спокойствием переносит ниспосланное ему наказание.

Агасфер держался скромно, говорил немного, ел и пил умеренно, постоянно торопился и не оставался долго на одном месте. Денег, которые ему предлагали, не брал никогда больше двух шиллингов и тотчас раздавал их бедным, говоря, что не нуждается ни в каких деньгах, так как Бог заботится о нем. Никто никогда не видел его смеющимся. В какую бы страну он ни приходил, он везде говорил на языке этой страны так хорошо, как будто он там родился и вырос. Он все рассказывал спокойным тоном и только при упоминании имени Иисуса Христа тяжко вздыхал. Особенно резко он воспринимал хулу на Христа, всегда заставляя обидчика замолчать и покаяться.

Пир Эстер и Ахашвероша Ян Викторс, 1640 г.

Всевозможные описания скитаний Агасфера по разным местам Европы на всех языках исходят частью от немецкой книжки, частью от средневекового Буттадея или Картафила, а сама немецкая книжка опирается на французскую обработку хроники Мэтью Парисского. Как доказал Гастон Парис в 1880, эта окончательная версия — плод протестантского миссионерства. Орфография имени, Ahasverus, более точно воспроизводящая библейское "Ахашве[й]рош" из «Книги Эсфири» (возможно еврейское прочтение имени персидского царя Ксеркса I (персидское — Artaxšacā, اردشیر یکم)), исходит исключительно от протестантов, культивировавших еврейский язык. Католические переводы Библии дают «Assuerus». Протестантские теологи, начиная с самого Лютера, лелеяли мечту об обращении в новую, «подлинно христианскую» религию народа, доселе упорно сопротивлявшегося всем миссионерам. В качестве агитационного приёма служила Лютеру и гуманистическая проповедь о равноправии евреев и свободе совести; как агитационный приём использована была и эта легенда в новом преломлении. Протестантское учение о предопределении вполне гармонировало с легендой о гонимом и преследуемом за своё «преступление» народе-скитальце.

Фольклорные версии легенды и отголоски их в исторических, историко-культурных и богословских трудах XVII—XVIII веков чрезвычайно многочисленны. Политический и экономический кризис в Германии и Франции в первую половину XVII века способствовал росту суеверий и мистических настроений и был благодарной почвой для развития подобных преданий. Кстати, в XVII в. имя Агасфер было широко распространено среди протестантов. К примеру в 1674 г. в Москве торговал шведский купец Агасфер Бодекере. Однако по мере распространения легенды об Агасфере имя постепенно потеряло популярность и вышло из употребления.

Неизвестная немецкая или нидерландская версия рассказа об Агасфере, датированная 1663 г., ещё в XVII в. попала в Россию, была переведена на русский язык и начала распространяться в рукописной книжной традиции.

Уже в начале XVII в. немецкая народная книга послужила источником французской популярной поэме о ВЖ: «La complainte du Juif errant», подвергшейся нескольким обработкам в Бельгии и в Голландии, причем имя ВЖ «Агасфер» заменено другим — Isaac Laquedem. Иное имя ВЖ — Мишоб Адер — указано в письмах итальянца Марана (Jean Paul Marana) о мнимом турецком шпионе, который в 1644 году будто бы видел ВЖ при дворе французского короля Людовика XIV. Среди прочих тайн французской столицы шпион сообщал о появлении в ней человека по имени Мишоб Адер, который утверждал, что был сторожем при диване Понтия Пилата. В донесении, посланном Ибрагиму Али Шейху, шпион сообщает, что он лично беседовал с этим человеком по-арабски на протяжении шести часов о Христе, Нероне, Мухаммаде и Тамерлане и, хотя тот выказал большую эрудицию, считает его самозванцем. «При этом многие считают, что доказательством правдивости его рассказов является тот факт, что он счастливо спасся от судов инквизиции в Риме, Испании и Португалии, что следует считать подлинным чудом». Наконец, в новогреческих народных преданиях ВЖ именуется «Кустандэ».

Считается, что одной из первых попыток вывести Агасфера на сцену в Германии была «Комедия об Агасфере» («Spiel von Ahasver) написанная в начале XVIII века неизвестным автором. Об этой комедии почти ничего не известно, так как франкфуртская еврейская община в 1708 году запретила ее представления, а отпечатанные экземпляры пьесы были сожжены. Но скорее всего героем этой театральной шутки, явно написанной евреем для праздника Пурим, был не Агасфер, а Ахашверош из книги Эсфири.

В художественную литературу Агасфер вошёл во второй половине XVIII века, в эпоху поэзии «мировой скорби». Эта поэзия не могла пройти мимо старых героев, символизирующих жажду жизни и тягу к смерти, титанические порывы, стремление к всеобщей катастрофе. С XVIII века миф об Агасфере подвергается критике. В 1755 году профессор Антон в Гельмштедте собрал в одну книгу все возражения, которые можно было привести против мифа об Агасфере. В 1761 году в «Ганноверских известиях» появилась статья ο легенде, которую анонимный автор заканчивал словами: «Изучая эту легенду, я пришел к выводу, что мир становится умнее. В тринадцатом веке верили этим шуткам… Теперь же дети будут смеяться над тем, кто стал бы высказывать подобные глупости».

Первый образец литературного воплощения Агасфера — «лирическая рапсодия» немецкого поэта Кристиана Фридриха Даниеля Шубарта «Der ewige Jude» (1783), где Агасфер — воплощение желания смерти, неудовлетворённого и бесконечно мучительного; поэма кончается переменой судьбы Агасфера в «христианском духе»: Агасфер добивается покоя и смерти.

В 1791 году Агасфер становится героем поэмы Β. Φ. Геллера «Утопия». Иоганн Вольфганг фон Гёте, начав своего «Der ewige Jude» в романтическую эпоху «Бури и натиска» (1792), бросил его неоконченным, поняв противоречие дохристианского остова легенды с его христианской интерпретацией. В сохранившемся фрагменте имеется налицо сатирический элемент.

Агасфер упоминается и в романе Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе» (1797).

В нача­ле XIX века ВЖ скитался по Скандинавии, а последний раз его ви­дели в 1868 году в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. В 1878 году в Лексингтоне, штат Теннеси, во время страшной грозы, когда гром был слышен на расстоянии 30 миль, появился старик по имени Роберт Эдж. Он заявил, что принадлежит к Церкви Божьей и на краткое время стал весьма радикальным и популярным проповедником. После его исчезновения некоторые посчитали его одним из трех бессмертных нефитов, упомянутых в Книге Мормона, другие же — ВЖ, ни больше ни меньше. Последние приводили в доказательство своей правоты тот факт, что сварливый старик отказывался крестить людей...

Литературные обработки легенды о ВЖ в XIX веке весьма многочисленны. Так, в Германии она была избрана сюжетом для поэтических произведений Шлегелем, Клингеманном (трагедия «Агасфер», 1828), Юл. Мозеном (эпич. поэма «Агасфер», 1837), Цедлицем, Гамерлингом (поэма «Агасфер в Риме»), Шрейбером и др. Перечень (неполный) различных верcий и обработок легенды о В. ж. составлен был Graesse («Der Tanhäuser und der Ewige Jude», 1861), затем Schö bel, «La légende du Juif errant» (П ариж, 1877). Ср. Helbig, «Die Sage vom Ewigen Juden, ihre poetische Wandlung und Fortbildung», 1874; M. D. Conway, «The wandering Jew», 1881; M. L. Neubauer, «Die Sage vom ewigen Juden», Лейпциг, 1884. Первую попытку выяснить генезис легенды представил Гастон Парис в статье, помещенной в «Encyclopedie des sciences religieuses, dirigée par M. Licbtenberger» 1880, т. VII (s. v. Juif errant): К ней примыкают статьи D’Ancona в «Nuova Antologia», XXIII, и в «Romania», X, 212—216 и А. Н. Веселовского в «Журн. мин. нар. пр.» (1880, июнь; 1885, май). Существенные поправки и дополнения к прежним исследованиям представляет статья Гастона Париса в «Journal des Sava n ts», 1891, сентябрь, по поводу вышеупомянутой брошюры г. Морпурго.

«Монолог Вечного Жида» пишет один из величайших английских поэтов XIX века Перси Биши Шелли. Он же вывел Агасфера в поэме «Королева Маб» (1813 г.) и повести «Убийцы» (1814 г.).

Перси Биши Шелли.
Монолог Вечного Жида.
О, Вечный, Триединый Боже Сил,
Ты ль колесо Судьбы остановил,
В Ад заточил меня и держишь там?
Ужли и гром сожечь меня не в силах,
И меч отступит, кровь оставив в жилах?
Пусть так. В дом Гибели приду я сам –
Расшевелю ее в берлоге сонной
И разбужу, дразня, в ней гнев законный.
Есть факел в тайниках ее унылых
Для моего костра! Я буду храбр.
О Ты, Земли тиран, страданья раб,
Я знаю, в закромах Возмездья есть
Убийце уготованная месть!
Я голову с презреньем запрокину
Под ядовитым облаком Твоим!
Где ветер Твой, в дни гнева Палестину
Дыханием наполнивший чумы?
Где царь Возмездия, что в волн пучину
Низвергнул древле ассириян тьмы,
Твоею волею руководим?
Где черный демон, мрачный дух Корана,
Потрясший города во время сна?
Где меч двуострый, райских кущ охрана,
Что от блаженства отлучил людей?
Не пращуров карал ты заблужденья –
Ты правнуков предвидел преступленья!
Теперь я кары требую своей!
Тиран! И я Твой трон хвалой украшу,
Лишь дай испить желанной смерти чашу!

Джодж Байрон уделил несколько строк Агасферу в написанной в 1818 году поэме «Паломничество Чайльд-Гарольда». Английский поэт-романтик «озерной школы» Уильям Вордсворт посвящает ему стихотворение «Агасфер».

Чисто философскую, свободную от пессимизма трактовку сюжета даёт Эдгар Кинэ, известный историк-философ. В его мистерии «Ahasverus» (1833) окончательно исчезает национальный мотив и мотив жажды смерти; Агасфер — символ творческой активности человечества; бессмертие Агасфера интерпретируется как победа над смертью, и Агасфер, примирённый с богом, становится творцом нового, преображённого мира. В этом произведении Кинэ отразились увлечения французской буржуазной интеллигенции 1820-х—1830-х гг. так называемой «религией прогресса».

У основоположника русского романтизма В.А.Жуковского в его неоконченной драме "Агасфер" пересекаются история романтического изгнанника, свидетеля зарождения христианства, современника Христа, с историей человечества – от падения Рима до изгнания Наполеона на остров Святой Елены. Жуковский варьировал композиционное построение, ведя рассказ от первого лица. Поэма Жуковского писана под влиянием фрагмента Шелли, чем объясняется заглавие «Странствующий (англ. wandering) жид».

… В молчанье слушай. Участи моей
Страшнее не было, и нет, и быть
Не может на земле. Богообидчик,
Проклятью npеданный, лишенный смерти
И в смерти жизни, вечно по земле
Бродить приговоренный, и всему
Земному чуждый, памятью о прошлом
Терзаемый, и в области живых живой
Мертвец, им страшный и противный,
Не именующий здесь никого
Своим, и что когда любил на свете —
Все переживший, все похоронивший,
Все пережить и все похоронить
Определенный; нет мне на земле
Ни радости, ни траты, ни надежды;
День настает, ночь настает — они
Без смены для меня; жизнь не проходит,
Смерть не проходит; измененья нет
Ни в чем; передо мной немая вечность,
Окаменившая живая время;
И посреди собратий бытия,
Живущих радостно иль скорбно, жизнь
Любящих иль из жизни уводимых
Упокоительной рукою смерти,
На этой братской трапезе созданий
Мне места нет; хожу кругом трапезы
Голодный, жаждущий — меня они
Не замечают; стражду, как никто
И сонный не страдал — мое ж страданье
Для них не быль, а вымысел давнишний,
Давно рассказанная детям сказка…

У Е.А.Баратынского ВЖ – несчастный сумасшедший, вообразивший себя вечным скитальцем. Декабрист В.К.Кюхельбекер (1797–1846), поэт и друг Пушкина, работал над своей поэмой о ВЖ с 1832 до конца своей жизни. В своих дневниках он писал о замысле этого эпического произведения: «В воображении моем означились уже четыре главные момента различных появлений Агасвера: первым будет разрушение Иерусалима, вторым падение Рима, третьим поле битвы после Бородинского или Лейпцигского побоища, четвертым смерть его последнего потомка, которого мне вместе хотелось бы представить и вообще последним человеком…»

Александр Сергеевич Пушкин в 1826 году также начинал работу над поэмой об Агасфере и не закончил ее, написав всего тридцать строк:

В еврейской хижине лампада
В одном углу бледна горит,
Перед лампадою старик
Читает библию. Седые
На книгу падают власы.
Над колыбелию пустой
Еврейка плачет молодая.
Сидит в другом углу, главой
Поникнув, молодой еврей,
Глубоко в думу погруженный.
В печальной хижине старушка
Готовит позднюю трапезу.
Старик, закрыв святую книгу,
Застежки медные сомкнул.
Старуха ставит бедный ужин
На стол и всю семью зовет.
Никто нейдет, забыв о пище.
Текут в безмолвии часы.
Уснуло все под сенью ночи.
Еврейской хижины одной
Не посетил отрадный сон.
На колокольне городской
Бьет полночь. — Вдруг рукой тяжелой
Стучатся к ним. Семья вздрогнула,
Младой еврей встает и дверь
С недоуменьем отворяет —
И входит незнакомый странник.
В его руке дорожный посох.

Для творчества многих других писателей, драматургов и поэтов, в частности, Н.В.Гоголя, Л.Н.Андреева, В.В.Набокова, Б.Л.Пастернака, В.В.Иванова образ Агасфера был полон творческих возможностей и символического смысла.

Томас Карлейль в своем «Sartor Resartus’е» (1834) несколько раз сравнивает главного героя Диогена Тейфельсдрека с ВЖ (в том числе, по-немецки — der ewige Jude, — намекая, возможно, на рапсодию Шубарта). В 1837 году австрийский поэт Юлиус Мозен пишет эпическую поэму «Агасфер».

Иное оформление легенды об Агасфере — в плане авантюрном и фантастическом, на обычной для этого сюжета мистической основе — представляет собой баллада австрийского поэта-романтика Николауса Ленау «Der ewige Jude» (1839), где Агасфер — галлюцинация охотника, увидевшего медаль с изображением ВЖ, которая была сделана из пули, расплющившейся о тело Агасфера. Это яркий пример романтической композиции, в противоположность ещё классическим приёмам Шубарта и Гёте.

Немецкий писатель и поэт Клеменс Брентано де ла Рош один из основателей «Немецкого застольного общества», чьи антиеврейские, переходящие в антисемитские воззрения он активно поддерживал, в своём произведении «Филистимлянин вчера, сегодня и завтра» изобразил Агасфера в крайне негативном виде. Но немецкий поэт Людвиг Келер в своем стихотворении «Новый Агасфер» («Der neue Ahasver», 1841 г.) видит в Агасфере проповедника свободы.

В 1844 году в Пруссии было опубликовано эссе Константина Франца «Агасфер или еврейский вопрос». В нем говорилось: «Еврейский народ вечный жид. Он … разбросан по всей земле, и не находит себе покоя ни в одном месте». Ему вторил швейцарский поэт Готфрид Келлер – «еврейский народ, бессмертный среди смертных земных народов … Как Вечный Жид, который не может умереть… Смертные расы относятся к земле, они имеют право управлять ими, в то время как еврейский народ обречен на вечное скитание». Таким образом, отдельные элементы мифа об Агасфере стали стереотипами антисемитизма. В ХХ веке эти средневековые стереотипы активно использовались в нацистской пропаганде. 28 ноября 1940 года состоялась премьера представленного как документальный фильма «Вечный жид», снятого Фрицем Хиплером по распоряжению министра Геббельса. Ныне фильм запрещён к публичному показу в Германии и внесён в Федеральный список экстремистских материалов (№ 5) в Российской Федерации, однако в США фильм находится в общественном достоянии, поэтому доступен для свободного просмотра и скачивания без ограничений. Элементы мифа и сегодня все еще используются для антисемитской агитации...

Роман Эжена Сю «Le Juif errant» (1845) соединяет авантюрную, полубульварную фантастику с сатирой на иезуитов и с протестом против угнетения пролетариата.

Эпигон романтизма, француз Эдуард Гренье в довольно сентиментальной поэме «Смерть Вечного Жида» («La mort du juif errant») (1857), и Василий Жуковский в неоконченной поэме «Странствующий жид» (1852) следуют схеме Шубарта. Эдуард Гренье изображает момент примирения ВЖ с Христом – он освобождается наконец, от своей вечной кары. Проникнуто сентиментальным духом и стихотворение Альфонса де Ламартина. Им противостоит песня Беранже «Le Juif errant», в которой Агасфер образ страждущего человечества.

Дюма посвятил герою роман «Исаак Лакедем» (1853). В песне Беранже «Le Juif errant» Агасфер — образ страждущего человечества. В поэме австрийского поэта и драматурга Роберта Гамерлинга «Агасфер в Риме» («Ahasverus in Roma») (1868) противопоставлены жажда смерти Агасфера и жажда жизни и развлечений императора Нерона, сжигающего по совету Агасфера Рим во имя наслаждения. Жажда смерти Агасфера в конце торжествует: пресыщенный Нерон погибает.

Тот же пессимизм проявляется и у итальянца Артуро Графа (Arturo Graf), поэта пессимизма, пришедшего к мистике и оккультизму. Его драма «Фауст и Агасфер» (сборник «Poemetti Drammatici», 1891) основана на той же антитезе и проникнута тем же настроением, что и поэма Гамерлинга.

Главная тема рассказа на идиш Буки бен-Иогли «םידומש ליל» (1886 г.) — протест ВЖ против общераспространенной молвы, что он будто бы постоянно ищет смерти, но не находит ее. Он считает вечную жизнь великим благом. Он «никогда добровольно не бросался в морские волны или горящие костры, как ο нем рассказывают, — это другие его туда толкали, но он, к своему удовольствию, оставался цел и невредим».

Венгерский поэт Янош Арань в лирическом монологе «Вечный жид» написанном в 1860 году пишет об одиночестве человека.

Марк Твен в своей известной книге «Простаки за границей» (1869) сообщает, что в Ашкелоне видели... ВЖ! «Он пришел в Аскалон, где свирепствовал голод и чума, - и опять уцелел...» Более того, Ашкелон (Аскалон) стал, видимо, каким-то новым этапом в истории ВЖ, которого вот уже более восемнадцати столетий прославляют в стихах и прозе: «С тех пор Вечный жид лишь изредка заигрывает с самыми многообещающими средствами и орудиями уничтожения, - но, как правило, почти без всякой надежды на успех»...

Королева Румынии Елизавета Паулина Оттилия Луиза цу Вид публиковавшая свои произведения под псевдонимом Кармен Сильва в своей поэме «Иегова» опубликованной в Лейпциге в 1882 году сделала Агасфера одним из ее персонажей.

В рассказе бразильского писателя Мачадо де Ассис «Жить!» опубликованном в 1896 году мы находим диалог между Агасфером и Прометеем в конце времен.

Странствия Агасфера по мировой литературе подытожил в конце XIX век Рудольф Касснер в своей диссертации об образе ВЖ в поэзии различных народов (1897).

Агасфер на краю мира, 1888 Adolf Hiremy-Hirschl

В XIX веке фигура Агасфера становится все более и более притягательной для театра. Широко ставятся пьесы Гауита (1825 г.) и Эрнста Августа Клингемана («Агасфер», 1828 г.). Философскую трактовку сюжета даёт французский историк, философ и драматург Эдгар Кинэ в своей мистерии «Агасфер» («Ahasverus», 1833 г.). У Эдгара Кинэ исчезает национальный мотив и мотив жажды смерти. Он усматривает в Агасфере олицетворение всего человечества, а его бессмертие интерпретируется как победа над смертью. Сходную трактовку образа дает и Шелли в драме «Эллада» (1822 г.). Агасфер Шелли бунтарь и олицетворение тысячелетней мудрости человечества одновременно. Куда более пессимистичен итальянский поэт Артуро Граф в своей драме «Фауст и Агасфер» (1891 г.). Драма Г. Хейерманса «Агасфер» написанная в 1893 году стала основой одноименной оперы Ф. Риттера (поставлена в 1910 г.). Французский композитор Жак Франсуа Фроманталь Эли Галеви в содружестве с либреттистами Эженом Скрибом и М.де Сент-Жоржем в 1852 году пишет оперу «Вечный Жид», в которой дает музыкальное освещение социального положения еврейского народа. Агасфер упоминается в трагедии Карла Гуцкова «Уриэль Акоста» (1847 г.). По ее мотивам первая в России женщина-композитор Валентина Семёновна Серова написала одноимённую оперу (первая постановка – 1885 г.). В московской постановке этой оперы в 1899 году выступил в заглавной роли Ф. М. Шаляпин. Явные отголоски мифа об Агасфере звучат и в опере Рихарда Вагнера «Летучий голландец». Как писал сам Вагнер в 1851 году образ главного героя это «любопытная смесь характера Агасфер с Одиссеем». Из музыкальных произведений посвященных Агасферу следует также упомянуть сочинение немецкого композитора Иоганна Готфрида Карла Лёве «Der Jude Ewige, Op. 36/3» написанное в 1834 году.
"Сам я всю жизнь только и делал, что переезжал с места на место и странствовал, но нынче, в моей тиши и покое, вновь настигли меня впечатления былых скитаний, и впечатления эти сгустились и вылились в строки стихов, которым я дал название "Агасфер"", - шведский писатель, драматург, основоположник современной шведской литературы и театра Юхан Август Стриндберг:
Агасфер, иди в скитанье,
взявши посох и суму!
Жребий твой – не знать скончанья
не дан больше никому.
Колыбель была сначала,
но концу не выйдет срок;
вечно грязь топча устало,
много сносишь ты сапог.
Ты напрасно ждал Мессию –
время грозно шло вперед!
Ждешь, что минут дни лихие,
час амнистии придет?
Мнишь живым попасть в святые,
заслужив любовь высот?
Прочь стезей глухой и торной!
Брось тепло и брось уют!
Хлеб забит травою сорной.
Гнев властей небесных лют:
дом разрушен, как в Содоме,
нет детей и нет жены,
все сгорело, все в разгроме,
сруб и пашня сплошь черны.
* * *
Запрыгни в поезд, схватив суму,
но назад не смотри понапрасну.
Он дает и берет – пой хвалу тому,
кто учит бежать соблазна.
Не плачут родные, и друг платком
не машет, напутствуя в день предстоящий.
Что нам до того? Тем легче потом
выпрыгнуть разом в сей мир леденящий.
И дернулся поезд и ринулся тряско –
домов деревянных ползущая связка,
с людьми и скотами жилище-коляска…
Там почта с трактирами и магазинами,
уютные спальни с глухими гардинами.
Как город на быстрых колесах, он мчит,
и нету преград: он проходит сквозь стены,
на гору всползая, змеею шипит,
ржет лошадью, в воду входя дерзновенно;
шагов семимильных стремительна снизка,
и мнится, уж царство желанное близко…
Но суше конец, мы пред морем застыли.
Плыви, Агасфер, с этим краем простясь,
ведь с прежнею жизнью последнюю связь
порвешь и схоронишь в глубокой могиле.
* * *
Гляди, как тяжелы облака,
валы страшат громадою,
то вверх летя, то падая,
здесь твердой почвы ни островка,
ни мига покоя для бедняка.
Что день, что ночь, что явь, что грезы-мороки;
то вверх, то вниз, то взад, а то вперед;
повсюду скрежет, скрипы, взвизги, шорохи;
болты и скрепы точит, тросы трет.
Мученье тела и души,
плавучее орудье пытки!
Сам над собою суд верши,
внимая воплям волн в избытке!
Ты веришь, что близок спасительный брег?
Не к суше судно стремит свой бег –
капитан ведет нас в море открытое;
руку помощи он отвергает вовек
и клянет островов спокойствие сытое,
ибо море лживо, но суша лживей.
Попутный ветер? В свежем порыве
умей различать его страсть к наживе! …
В путь! В это поле серо-зеленое,
где пашет корабль, где облако сеет,
но в бороздах всходы не зазеленеют,
ничего не родит эта гладь соленая.
Небосвод похож на брезент, что сшит
как укрытье от порчи дождя и града.
А кто-то подумает: он защитит
небесную синь от дыма и чада,
чтоб не стать ей засиженной мухами, пыльной,
оградиться от сглаза злобой всесильной.
* * *
Агасфер, застынь у штевня,
взор стреми к стальной воде,
сжав кулак в тревоге древней,
скрыв уста в седой браде.
Грез не стало и видений,
пламень памяти угас,
от надежды нет и тени,
явь – лишь сей текущий час,
час, который длит мученье,
в коем смысла не найдут,
смутный, словно наважденье,
мертвый, как без кремня трут.
В черноту глядит пустую
узник палубы в тоске,
но тоскует он впустую,
как утопленник в мешке.
(Перевод А. Парина.)

В марте 1902 года, спустя почти четыре столетия после того, как ВЖ открыл приютившему его в ненастную зимнюю ночь 1505 года Кокоту, ткачу короля Ладислава, клад, зарытый его отцом, снова появляется в Праге, где его и встретил Гийом Аполлинер. К тому времени беспокойный иудей носил освященное французско-фламандской традицией имя Исаак Лакедем. Аполлинеровский ВЖ заметно отличается от традиционных неприкаянных страдальцев, он жовиален сверх всякой меры и живо интересуется проститутками, в то время делившими с ортодоксами еврейский квартал. «Его обрезанный член более всего напоминал узловатый ствол или этакий размалеванный индийский столб, пестрящий сиенской охрой и пурпуром, переходящим в темно-фиолетовый цвет грозового неба». Этот великий человек, увы, умирает, но в его речах содержится явственный намек на то, что за смертью последует возрождение.

В XX столетии образ Агасфера развили, среди других, Киплинг в новелле «Вечный Жид», Аполлинер в новелле «Пражский прохожий», Борхес в новелле «Бессмертный», Пер Лагерквист в романе «Смерть Агасфера», Габриэль Гарсиа Маркес в романе «Сто лет одиночества», Стефан Гейм в романе «Агасфер», Жан д’Ормессон (Jean d’Ormesson) в книге «История Вечного Жида» (1991).

Этот образ продолжает сохранять свою привлекательность и для массовой литературы, например, Агасфер действует как частный сыщик в детективно-оккультных рассказах Эдварда Хоха.

С. Г. Фруг. Агасфер и Сатурн (Одесса, 1913)
(новогодняя фантазия, фрагмент)

Едва дыша, выходит Агасфер.
Две тысячи годов уже промчались
С тех пор, как он по всем странам земли
Скитается, не ведая покоя…
Из мрачного, пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходит Агасфер;
Из черепов, у ног его лежащих,
Берёт один и гневно со скалы
Бросает вниз — и вслед за ним другие
Летят туда-з, а Вечный Жид глядит
В отчаяньи и горько восклицает:
«Вот этот был отец мой, эти вот —
Жена моя и дети, и родные!
И все они — все умереть могли,
И только я, отверженец проклятый,
Обязан жить!..

Я не смерти, не могилы -
Жизни, жизни я ищу!
Света, радости я жажду,
Мира, воли я хочу!...
Не за смертью,- нет, от смерти
Я бежал из края в край;
В сердце, кровью истекавшем,
Я носил не ад, а рай;
Светлый рай труда и мысли
Грезе радужной сиял,
Он в душе моей скорбящей
расцветал, благоухал...
Расцветало, наливалось
грезой дивное зерно...
Сколько лет, веков минуло,
Сколько... Ах, не все-ль равно!

В рассказе О. Генри «Дверь, не знающая отдыха» пьяный сапожник Майк О’Бадер приходит в редакцию провинциальной газеты и заявляет, что он тот самый иерусалимский сапожник Майкоб Адер, который не позволил Христу отдохнуть у двери своего дома по пути на распятие и был за это осужден жить до Второго пришествия; при этом Майк О’Бадер настаивает, что он не еврей. А в сатирической повести-сказке Роберта Николса «Голгофа & Ко» (1923 г.) Агасфер — успешный бизнесмен, срывающий Второе Пришествие. Агасфер действующее лицо произведения американского писателя-фантаста Майка Резника «Как я написал Новый Завет, поспособствовал Эпохе Возрождения и блестяще загнал мяч в семнадцатую лунку на Пеббл-Бич». В пост-апокалиптических «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера-младшего, написанных в 1959 году, образ, который можно интерпретировать, как Агасфера появляться во всех трех новеллах.

Среди писателей Латинской Америке которые обращались к образу Агасфера и навеянным им мотивам аргентинские писатели Мануэль Мухике Лаинес и Хорхе Луис Борхес — в новелле «Бессмертный» (1949 г.). Неоднократно обращался к этому образу колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес – «На следующий день после в субботу» (1955 г.), «Похороны Большой Мамы» (1962 г.), «Сто лет одиночества» (1967 г.).

В русской литературе XX века необходимо отметить интересную «рапсодию» Владимира Богораза «Агасфер», заостряющую национальные мотивы, а также оригинальную трактовку братьев Стругацких в романе «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» (1988), отождествляющих Агасфера с Иоанном Богословом.

Владимир Набоков. Агасфер, 1923 . (Фрагмент)
Драматический монолог, написанный в виде пролога для инсценированной симфонии.
Пролог (голос в темноте)
Все, все века, прозрачные, лепные
тобой, любовь, снутри озарены, —
как разноцветные амфоры… Сны
меня томят, апокрифы земные…
Века, века… Я в каждом узнаю
одну черту моей любви. Я буду
и вечно был: душа моя в Иуду
врывается, и — небо продаю
за грешницу… Века плывут. Повсюду
я странствую: как Черный Паладин
с Востока еду в золотистом дыме…
Века плывут, и я меняюсь с ними:
Флоренции я страстный властелин,
и весь я — пламя, роскошь и отвага!..
Но вот мой путь ломается, как шпага:
я — еретик презренный… Я — Марат,
в июльский день тоскующий… Бродяга —
я, Байрон, — средь невидимых дриад
в журчащей роще — что лепечет влага?..

…я — Агасфер. То в звездах, то в пыли
я странствую. Вся летопись земли —
сон обо мне. Я был и вечно буду.
Пускай же хлынут звуки отовсюду!
Встаю, тоскую, крепну… В вышине
Моя любовь сейчас наполнит своды!..
О, музыка моих скитаний, воды
и возгласы веков, ко мне… Ко мне!..

Сценарий пантомимы на симфоническую музыку В. Ф. Якобсона Набоков писал в соавторстве с И. С. Лукашем в сентябре ноябре 1923 г. Пролог написан Набоковым самостоятельно под его текстом в газете значится «В. Сирин». О чтении «Агасфера» в «Руле» вскорости появился отзыв: «Недавно в частном доме состоялось эскизное исполнение на рояле М. Якобсоном музыки для пантомимы "Агасфер" с параллельным чтением сценария авторами его В. Сириным и И. Лукашем. Сюжет трагической пантомимы по широте замысла претендует на философско-символическое значение и сквозь разные эпохи проводит идею вечного странствования любви, неудовлетворенности и роковой обреченности. Но как часто в таких произведениях основная мысль (выраженная в красивых стихах пролога) туманно мерцает, дробится — символы проведены недостаточно последовательно и не чувствуется выдержанной аналогии в стилизациях разных эпох. Основным образом сомнительно<е> превращение Иуды в Агасфера и романтическое истолкование предательства Иуды ради отвергающей его Магдалины неинтересно после сложно-психологического освещения Андреева и Гедберга. Совершенно неравнозначны дальнейшие воплощения Агасфера в Черного Паладина, торжествующего героя Герцога, бродячего пророка времен инквизиции, Марата, убиваемого Шарлоттой вне любовного конфликта, Байрона, и современного героя северного городка. Хороша местами красочная сторона, большие постановочные возможности и требования современной изобретательности и пышности, от осуществления которых будет зависеть в большой мере общее впечатление…»

Марина Цветаева, Июнь 1920
Был Вечный Жид за то наказан,
Что Бога прогневил отказом.
Судя по нашей общей каре –
Творцу кто отказал — и тварям
Кто не отказывал — равны.

И может быть, лучше всех объяснил это явление М.Горький несколькими строками в своей великолепной статье «Легенда об Агасфере»: «Эта легенда искусно соединяет в себе и заветную мечту человека о бессмертии, и страх бессмертия, вызываемый тяжкими мучениями жизни, в то же время она в образе одного героя как бы подчёркивает бессмертие всего израильского народа, рассеянного по всей земле, повсюду заметного своей жизнеспособностью». Именно «подчёркивание бессмертия израильского народа» (что, между прочим, присутствует далеко не во всех вариантах сказания) и привлекло к сообщениям об Агасфере внимание германских фашистов. Исторический факт: в конце 1930-х годов немцы упорно разыскивали в еврейских гетто, а затем уничтожали любого, кто подходил под описание ВЖ. Были убиты сотни ни в чём неповинных людей, однако Агасфера, насколько известно, нацистским палачам обнаружить-таки не удалось.

В романе Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» (1931) Остап Бендер в ответ на новую версию иностранного журналиста мифа об Адаме и Еве в антураже советского общества изложил остроумную легенду-повесть о ВЖ, захотевшем посмотреть на просторы Днепра, но пойманном петлюровцами и зарубленном ими:

— Жид?
— Жид, — ответил старик.
— Ну, пойдем, — пригласил человек с лампасами. И повел его к куренному атаману.
— Жида поймали, — доложил он, подталкивая старика коленом.
— Жид? — спросил атаман с веселым удивлением.
— Жид, — ответил скиталец.
— А вот поставьте его к стенке, — ласково сказал куренной.
— Но ведь я же Вечный! — закричал старик. Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить.
— Молчи, жидовская морда! — радостно закричал чубатый атаман. — Рубай его, хлопцы — молодцы! И Вечного странника не стало.
— Вот и все, — заключил Остап.

Вложив в уста Остапа Бендера рассказ о том, что ВЖ был зарублен петлюровцами в 1919 году, Ильф и Петров нарочно вводили доверчивую советскую публику в заблуждение. ВЖ отнюдь не умер, ведь в той же книге восемью годами позже, в период угара НЭПА, кто, как не он, действует в СССР под именем инженера Талмудовского, кочующего из города в город, из учреждения в учреждение: «Внезапно в переулке послышался гром копыт. В блеске пожара промчался на извозчике инженер Талмудовский. На коленях у него лежал заклеенный ярлыками чемодан. Подскакивая на сиденье, инженер наклонялся к извозчику и кричал:
— На вокзал! Ноги моей здесь не будет при таком окладе жалования! Пошел скорей!
И тотчас же его жирная, освещенная огнями и пожарными факелами спина скрылась за поворотом».

Впрочем, и этого мало. Персона ВЖ, видимо, сильно занимала Ильфа и Петрова. Многие его черты присущи старому, больному, нелюбимому девушками гусекраду (сравните с русской поговоркой: «Илья-пророк два часа уволок») и вечному страннику Паниковскому, восклицающему: «Я вас всех переживу!» Да и сам великий комбинатор не лишен сходства с Агасфером. Помните: «Вчера на улице ко мне подошла старуха и предложила купить вечную иглу для примуса. Вы знаете, Адам, я не купил. Мне не нужна вечная игла, я не хочу жить вечно. Я хочу умереть». Один не хочет умирать, но умирает, другой стремится перейти за кордон, то есть в мир иной, но вынужден «переквалифицироваться в управдомы».

В повести Всеволода Иванова «Агасфер», действие которой происходит в Москве 1944 года, к советскому писателю приходит человек, представляющийся как «космополит Агасфер», и рассказывает, что он богослов из Гамбурга Пауль фон Эйтцен, в XVI веке сам выдумавший легенду об Агасфере, чтобы добиться славы и богатства, но затем против своей воли превратившийся в настоящего Агасфера.

В трилогии А. Валентинова «Око силы» «Агасфер—Вечный—Иванов» является представителем разумной, но нечеловеческой силы (причем не имеется ввиду пришелец или классический сатана), пытающийся подправить историю России, начиная с революции 1917 года. По мнению А. Валентинова одна и та же личность (Агасфер), пользуясь различными масками, управляла Советским Союзом и по мере старения биологических прототипов меняла их.

В «Звёздных дневниках Ийона Тихого» Станислава Лема ВЖ появился в результате попыток скорректировать историю человечества путём отправки в прошлое тайных агентов. «Что до Спинозы, то он, не спорю, был безусловно порядочный человек, однако по недосмотру допустил крестовые походы. (…) Я не знал, как быть со Спинозой — Греция уже трещала по швам от подобных мыслителей, — и сначала велел гонять его взад-вперед через все столетия с сорокавековой амплитудой; отсюда возникла легенда о Вечном жиде.»

Первые фильмы, посвященные Агасферу, появились еще в эпоху немого кино. Не смог пройти мимо него основатель фантастического направления в кинематографе Жорж Мельес снявший в 1904 году фильм «Вечный жид» («Le Juif errant»). В 1920 году Агасфер появляется на экранах в немом художественном фильме «Голем, как он пришёл в мир» («Der Golem, wie er in die Welt kam») немецких киноэкспрессионистов Карла Бёзе и Пауля Вегенера.

Затем последовали фильмы Отто Крейслера «Вечный жид» («The Wandering Jew», 1921 г.) и Джорджа Роуленда «Вечный жид» («The Wandering Jew», 1933 г.). Режиссер Морис Элви обращался к теме Агасфера дважды в 1923 и 1933 годах. Оба его фильма носили название «Вечный жид» («The Wandering Jew»). В главной роли в его фильме 1933 года снялся Конрад Фейдт.

В 1933 году вышел на экраны фильм «Вечный жид» («Агасфер») снятый на идиш, рассказывающий о жизни евреев в нацистской Германии. В 1934 году на экраны выходит британский фильм «Вечный Жид» по пьесе Э. Терстона (в главной роли Конрад Вейдт).

В 1940 году в нацистской Германии по личному распоряжению Геббельса был снят документальный фильм Фрица Хипплера «Вечный жид» (см. выше). Фильм был призван вызвать негативное отношение немецкого народа к евреям. Этой цели авторы добивались путём демонстрации отдельных элементов быта и традиций евреев, проживавших в Варшавском гетто, а также в Германии, Палестине и США.

О сходстве Петера Шлемиля, героя знаменитой книги А. фон Шамиссо, с ВЖ говорилось немало, но мало кому известна написанная на иврите новелла «Шлумиэль нашел тень» Иегуды Яари, в которой герой — человек без тени и неприкаянный странник — появляется в Иерусалиме (как положено, в ненастную грозовую ночь). Он рассказывает автору о том, что рухнула его надежда на смерть-избавительницу, ибо он обнаружил, что раз в столетие молодеет, подобно ВЖ. Объявив себя евреем в гитлеровской Германии, он, вооруженный плащом-невидимкой и семимильными сапогами, посвятил свою жизнь спасению и утешению жертв нацизма, а потом отправился в Иерусалим, чтобы поселиться в нем навеки, прихватив с собой в качестве тени некое полуаллегорическое существо, выжившее в лагере смерти. Новелла заканчивается следующим пассажем: «И вот новая тень возникает у ног того человека и продолжает расти, доходя до моей двери. Но, когда я обернулся, чтобы увидеть, что происходит с той тенью, которая распростилась с ним, у меня упало сердце: она не обросла плотью, не стала человеком. Горе мне! Она оставалась тенью».

В итальянском фильме 1948 года «Вечный жид» (L’Ebreo errante) режиссера Гоффредо Алессандрини главную роль исполнил Витторио Гассман.

В 1959 году вышел на экраны фильм Василиса Георгиадиса «Вечные Жиды» («Periplanomenoi Ioudaioi»).

Агасфер появляется и в фильме режиссера Карла Шульца «Седьмое знамение» («The Seventh Sign», 1988 г.).

Пьер Утин. Вечный жид

Уже в XXI веке появился ряд литературных произведений посвященных этому образу. В 2007 году индийский художник и кинорежиссер Сарнатхе Банерджи опубликовал графический роман «The Barn Owl’s Wondrous Capers», который был вдохновлен мифом о Агасфере. В 2008 году испанский писатель Сесар Видаль Мансанарес, посвятил ему свой роман «Вечный жид». А в 2011 году опубликован роман узбекского писателя Исажона Султона «Вечный скиталец» (2011 г.), повествующий о судьбе Агасфера. Агасфер (Ага Сафар, Агаспаров) — один из персонажей романа Геннадия Прашкевича «Стрела Аримана».

Марко Проклятый или Марко Пекельный (Адский) - популярный герой украинских легенд, на основе которых возникла и присказка: «Толчётся, как Марко в аду». Очевидно, что Марко Проклятый - это тот же вечный скиталец на украинский лад, ведь происхождение его образа также коренится в легенде о предателе Марке (Малхе), ударившем Христа железной рукавицей перед его крестной смертью, за что Господом был наказан вечно ходить под землей вокруг столба, не останавливаясь ни на минуту; он время от времени бьется головой о столб, тревожит этими звуками даже ад и его хозяина и жалуется, что не может умереть. Другим объяснением Маркового проклятия является то, что он влюбился в родную сестру, потом убил ее вместе с матерью, за что и был наказан Богом. В то же время, украинский вечный скиталец - это не только антигерой. Часто он также предстает в образе казака. На основе фольклорных источников Олекса Стороженко написал повесть-поэму «Марко Проклятый», этот образ был также интерпретирован Иваном Кочергой в драме «Марко в аду» (1928), Линой Костенко в стихотворении «Маркова скрипка», Верой Вовк в стихотворении «Марко Проклятом» и Иваном Малковичем в стихотворении «Марко Пекельный». На основе стихов Василия Стуса Львовский театр им. Леся Курбаса поставил драму «Марко Проклятый».

Лина Костенко «Маркова скрипка»
Сумління - річ тендітна і марка.
Вже дехто з нього й пилу не стирає.
Маркові що? Є скрипка у Марка.
Де хтось би плакав, а Марко заграє.
Грай, Марку, грай! Веселу, не яку.
Куди ж ти, Марку, дінешся? Ти - вічний.
На кожного лихо маєм по Марку:
Марко Пекельний і Марко Стоїчний.
Міркуєш, Марку: так то воно так.
А все не так, і ти міркуєш марно.
Закінчив польку, починай гопак, -
грай, Марку, грай, бо дуже граєш гарно!
Воно, звичайно, що там говорить.
Отож-бо й є, нема чого балакать.
А що поробиш, хай воно згорить,
сміятись краще все-таки, ніж плакать.
Та й те сказати, як його, гай-гай!
Воно й спочити - щастя недолуге.
Смеркає - грай. Розвиднюється - грай.
Бо світ великий, - як не те, то друге.
Бо що було, а що і загуло.
Біда біду, як кажуть, перебуде.
Не може ж буть, щоб якось не було,
вже як не є, а якось воно буде.
Ти, Марку, грай. Ти знай собі одне,
що що кому коли не заманеться, -
біда мине, і щастя теж мине, -
те, що ти граєш, тільки зостанеться.

Otto Dix (Marie Slip) - Агасфер

У финской дум-метал группы «Reverend Bizarre» есть композиция «The Wandering Jew» из альбома «Harbinger Of Metal».
Русский и английский рэпер Oxxxymiron в 2011 году выпустил альбом "Вечный жид" и в этот альбом вошла одноименная композиция.

Максим Лаврентьев, АГАСФЕР
Столько лет я бредил наяву,
Воскресал и умирал так часто,
Что не помню, для чего живу,
И на жизнь взираю безучастно.
Годы – точно палая листва.
Сколько их? Я не веду им счёта.
Каждый раз на новые места
Гонит в путь неведомое что-то.
Города сменяют города.
Я иду, не вглядываясь в лица,
Но одно запомнил навсегда,
И оно мне лунной ночью снится…
Южный город. Буйствует толпа.
Этот человек остановился –
Изнемог под тяжестью столпа
И к моей хибаре прислонился.
Был похож на нищего слепца,
Но бичом исхлёстанный жестоко.
Кровь из-под тернового венца
Попадала в желоб водостока.
Кто такой и что на нём за грех?
Хитрый вор или разбойник дерзкий?
Мне в ответ кругом раздался смех:
«Это царь наш, царь наш иудейский!»
Тут и я стал гнать его, кляня.
Он взглянул сквозь тяжкое страданье.
Обмер я: смотрело на меня
С высоты – живое мирозданье.
И открылось мне: людская плоть
Много мягче палестинской глины,
Чтоб скорей, трудясь, её Господь
Превращал в скудельные кувшины.
И ко мне склонился Божий Лик,
В небесах пылающий над нами,
И, огнём охвачен, я постиг
То, чего не выразишь словами…
Заревел в арбу впряжённый вол,
Будто грешник, изгнанный из рая.
От меня Мессия отошёл,
Прочь пошёл по улице, хромая.
Добровольно нёс Он жребий свой,
Пил страданье из безмерной чаши,
И не в силах совладать с собой,
Я за Ним последовал тотчас же.
Видел всё – распятье, смерть Христа.
Вечером в конце Страстной недели
Возвращаться в город я не стал,
Попривык бродяжничать без цели.
Вечный жид – прозвал меня народ.
Умирая, воскресаю снова,
И порою глиняный мой рот
Обжигает огненное слово.

Согласно мифу, за минувшие два тысячелетия ВЖ очень поумнел, примирился со своей участью и продолжает странствовать по миру, каждый раз пользуясь новым именем (подозревали, например, что он называл себя графом Калиостро, а так же графом Сен-Жерменом).

У обычных людей ВЖ вызывает, как правило, ассоциацию с нарушением непреложного закона смерти, с чем-то, что есть, но быть - по всем человеческим представлениям - не должно. А существование того, чего быть не может, влечет за собой появление в глубине души элементарного животного ужаса. Этот ужас и является эмблемой ВЖ, он завораживает, привлекая и отталкивая одновременно, он будоражит воображение и порождает множество мыслей, упирающихся, как всегда, в стену, ограничивающую наше сознание. Этот ужас связан с вечным странником навсегда.

Как относиться к этим легендам? Можно встать на точку зрения средневекового врача Парацельса, который написал: «Heт ничего, что могло бы избавить смертное тело от смерти, но есть нечто могущее отодвинуть гибель, возвратить молодость и продлить краткую человеческую жизнь». Но самый про­ницательный комментарий сделал в своей книге «Мистерии» Джон Эллан: «… нет и намека на доказательство правдивости этой истории. Но, помимо всего прочего, не будем забывать, что распятый на кресте Христос простил своих убийц, поэтому было бы чудовищно, не в его характере проклясть навечно человека за один единственный удар»...

Под конец обратимся к... ботанике. Название Wandering Jew — странствующий, он же вечный, жид — носят несколько схожих видов из рода многолетних вечнозеленых травянистых растений традесканция (Tradescantia), названного Карлом Линнеем в честь отца и сына Традескантов, английских путешественников и натуралистов — Джона Традесканта-старшего (1570–1638) и Джона Традесканта-младшего (1608–1662). Наиболее известны Tradescantia fluminensis, Tradescantia pallida, Tradescantia zebrina, Commelina cyanea, давно уже разбредшиеся по миру из Южной Америки и Австралии. Они выращиваются повсюду в качестве садовых растений, способных выдерживать самый суровый климат, прекрасно переносящих холода и густую тень и способных к полному восстановлению после периодов тяжелой засухи. Традесканции легко становятся навязчивыми сорняками, с которыми очень трудно бороться в силу их колоссальной приспособляемости к любым невзгодам. Традесканция, разносимая ветрами и животными, распространяется даже в тех условиях, в которых она не способна пустить прочные корни, — каждый сегмент растения, попавший в почву, способен регенерироваться и быстро создать новую популяцию. Название, как видим, вполне оправданное.

Первые упоминания об Агасфере, или, как его чаще принято называть, Вечном жиде, впервые появляются на закате Средневековья в Европе, в анонимной книге «Краткое описание и рассказ о некоем еврее по имени Агасфер» (1602). Согласно легенде, кожевенник (или сапожник) Агасфер (в других вариантах Эспера Диос, Бутадеус, Картафил), чей дом стоял на пути Христа к Голгофе, отказал Спасителю в кратком отдыхе, грубо прогнал Его прочь, за что и был осуждён Им на вечное скитание.

С момента своего возникновения и до сегодняшнего времени эта апокрифическая легендапережила различные этапы увлечения ею. Так, на протяжении всего XVII века по всей Западной и Южной Европе объявлялись свидетели встреч с Вечным жидом - высоким оборванным старцем с длинными волосами. Его видят в Любеке, Лейпциге, Шампани и многих других местах. В следующем столетии легенда уходит в народный фольклор, чтобы оттуда настойчиво будоражить воображение художников, писателей, деятелей искусства вообще. К наиболее заметным произведениям на этот сюжет принадлежат неоконченная поэма И.В. Гёте «Вечный жид» (1774)и одноимённый роман Э. Сю (1844-1845). Кроме того, образ Агасфера разрабатывали Ламартин, П.Б. Шелли, И.К. Цедлиц, Г.Х. Андерсен, Р. Гамерлинг и многие другие. В России В.А. Жуковский пишет незадолго до смерти поэму «Агасфер, Странствующий жид»), которую, к сожалению, не успевает закончить.

В XX столетии образ Агасфера развили, среди прочих, Р. Киплинг в новелле «Вечный Жид», Х.Л. Борхес в новелле «Бессмертный»,П. Лагерквист в романе «Смерть Агасфера», Г.Г. Маркес в романе «Сто лет одиночества»,С. Гейм в романе «Агасфер», Жан д"Ормессон в книге «История Вечного жида». В России того же времени следует в этой связи особенно отметить повесть Всеволода Иванова (1895-1963) «Агасфер» (1950е гг.; опубл. посмертно), где автор, в частности, рассуждает: «Вдумавшись, я вижу эту тему довольно-таки слабой. Недаром большие и малые поэты Европы, обрабатывавшие этот сюжет, потерпели неудачу. Андерсен, Шлегель, Жуковский, Гете, Эжен Сю, Эдгар Кине, Кармен Сильва, Франц Горн, Ленау... Какая смена лиц и как она похожа на ту смену ряда исторических картин, лишённых всякой реальной связи, что пытались объединить именем Агасфера! И может быть, лучше всех объяснил это явление М.Горький несколькими строками в своей великолепной статье «Легенда об Агасфере»: «Эта легенда искусно соединяет в себе и заветную мечту человека о бессмертии, и страх бессмертия, вызываемый тяжкими мучениями жизни, в то же время она в образе одного героя как бы подчёркивает бессмертие всего израильского народа, рассеянного по всей земле, повсюду заметного своей жизнеспособностью». Именно «подчёркивание бессмертия израильского народа» (что, между прочим, присутствует далеко не во всех вариантах сказания) и привлекло к сообщениям об Агасфере внимание германских фашистов. Исторический факт: в конце 1930х годов немцы упорно разыскивали в еврейских гетто, а затем уничтожали любого, кто подходил под описание Вечного жида. Были убиты сотни ни в чём неповинных людей, однако Агасфера, насколько известно, нацистским палачам обнаружить-таки не удалось.

В советской литературе более известен еще и другой случай использования интересующего нас образа. В романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок» (1931) Остап Бендер излагает остроумную легенду-повесть о Вечном жиде, пожелавшем увидеть просторы Днепра, но пойманном и убитом петлюровцами.

На рубеже тысячелетий цели и задачи искусства изменяются, из его арсенала постепенно исчезают многие давно разрабатываемые сюжеты, темы, образы. Остаётся упомянуть поэму покойного Юрия Кузнецова «Путь Христа»(2000), где также присутствует эпизод легендарной встречи.

Теперь несколько слов необходимо сказать об обстоятельствах создания мною стихотворения «Агасфер».

В один из июльских вечеров 2005 года я стал набрасывать первые строчки какого-то нового стихотворения. В такие моменты я всегда просто поддаюсь идущему через меня творческому импульсу, никогда не обдумываю сюжет заранее. Приблизительно на шестой строке мне вдруг стало ясно, что я пишу стихотворение об Агасфере. Что мне было известно о нём на тот момент? Повесть Вс. Иванова я читал в детстве, в одном из томов «Библиотеки фантастики». Роман Эжена Сю стоял у меня дома на полке, но я никогда не открывал его. Итак, мне предстояло дать некоторое описание, уже известное в литературе, основываясь только на смутных воспоминаниях о прочитанном много лет назад. Однако в те два часа, когда создавался текст, я не имел возможности об этом задуматься: передо мной было только яркое видение древней иерусалимской улицы и событий, возможно, происходивших на ней около двух тысячелетий назад. Необходимо было постараться более правдиво, не добавляя ничего лишнего из собственных фантазий, передать увиденное. Когда это удалось и я, придя в себя, поставил точку, возник вопрос о соответствии описанного в стихах тому, что уже содержалось в легенде о Вечном жиде. Не утомляя читателя рассказом о своих поисках, коротко скажу: всё совпало, вплоть до слов, адресованных в сказании Христом Агасферу (в окончательном варианте стихотворения эти слова отсутствуют). Особенно поразил меня неизвестный мне прежде факт: согласно легенде, Агасферу в момент встречи с Христом было ровно тридцать лет, как и мне в 2005 году. В этот возраст он возвращается каждый раз после смерти, осуждённый на бесцельное блуждание по кругу, на вечное существование. Вместе с тем, на мой взгляд, таким тягостным образом осуществляется искупление вины Агасфером (неслучайно в некоторых вариантах сказания Вечный жид в финале становится монахом).

Ещё через пять лет я вернулся к стихотворению, расширил и частично переписал его. Так, были удалены слова Христа, и вот по какой причине. Я размышлял об аналогии с картиной М. Нестерова «Видение отроку Варфоломею»(1889-1890). На первоначальных вариантах Святой Дух изображён художником «лицом» к зрителю. Получается, мы видим то же, что и будущий преподобный Сергий Радонежский, чьё духовное существо преобразилось именно благодаря открывшемуся ему (и только ему!) чудесному знанию. При этом великое таинство как бы разоблачается перед теми, кто его недостоин, и полотно тем самым грубо обезбоживается. Поэтому художник постепенно разворачивает композицию таким образом, что мы наконец видим только лицо мальчика, а Святой Лик совершенно скрывается за остроконечным монашеским куколем. Также и слова, сказанные по легенде Христом Агасферу, должны, на мой взгляд, остаться известными лишь ему одному.

В таком - окончательном - виде стихотворение «Агасфер» я и представляю с необходимыми пояснениями вниманию читателя.

АГАСФЕР

Столько лет я бредил наяву,

Воскресал и умирал так часто,

Что не помню, для чего живу,

И на жизнь взираю безучастно.

Годы - точно палая листва.

Сколько их? Я не веду им счёта.

Каждый раз на новые места

Гонит в путь неведомое что-то.

Города сменяют города.

Я иду, не вглядываясь в лица,

Но одно запомнил навсегда,

И оно мне лунной ночью снится…

Южный город. Буйствует толпа.

Этот человек остановился -

Изнемог под тяжестью столпа

И к моей хибаре прислонился.

Был похож на нищего слепца,

Но бичом исхлёстанный жестоко.

Кровь из-под тернового венца

Попадала в желоб водостока.

Кто такой и что на нём за грех?

Хитрый вор или разбойник дерзкий?

Мне в ответ кругом раздался смех:

«Это царь наш, царь наш иудейский!»

Тут и я стал гнать его, кляня.

Он взглянул сквозь тяжкое страданье.

Обмер я: смотрело на меня

С высоты - живое мирозданье.

И открылось мне: людская плоть

Много мягче палестинской глины,

Чтоб скорей, трудясь, её Господь

Превращал в скудельные кувшины.

И ко мне склонился Божий Лик,

В небесах пылающий над нами,

И, огнём охвачен, я постиг

То, чего не выразишь словами…

Заревел в арбу впряжённый вол,

Будто грешник, изгнанный из рая.

От меня Мессия отошёл,

Прочь пошёл по улице, хромая.

Добровольно нёс Он жребий свой,

Пил страданье из безмерной чаши,

И не в силах совладать с собой,

Я за Ним последовал тотчас же.

Видел всё - распятье, смерть Христа.

Вечером в конце Страстной недели

Возвращаться в город я не стал,

Попривык бродяжничать без цели.

Вечный жид - прозвал меня народ.

Умирая, воскресаю снова,

И порою глиняный мой рот

Обжигает огненное слово.

Максим Лаврентьев